"Джеймс Хэрриот. О всех созданиях - больших и малых ("Записки ветеринара" #1) " - читать интересную книгу автора

корову лучше забить. Тазовое отверстие у нее такое маленькое и узкое, что
теленок все равно не пройдет". Или: "Она очень упитанна и, в сущности,
мясной породы, так не лучше ли вам вызвать мясника?" А может быть, так:
"Положение плода крайне неудачно. Будь тазовое отверстие пошире, повернуть
голову теленка не составило бы труда, но в данном случае это совершенно
невозможно".
Конечно, я мог бы прибегнуть к эмбриотомии <ряд хирургических операций,
состоящих в расчленении плода и удалении его по частям через естественный
родовой путь. - Здесь и далее примечания редактора>: захватить шею теленка
проволокой и отпилить голову. Сколько раз подобные отелы завершались тем,
что пол усеивали ноги, голова, кучки внутренностей! Есть немало толстых
справочников, посвященных способам расчленения теленка на части в
материнской утробе.
Но ни один из них тут не подходил - ведь теленок был жив! Один раз
ценой большого напряжения, мне удалось коснуться пальцем уголка его рта, и я
даже вздрогнул от неожиданности: язык маленького существа затрепетал от
моего прикосновения. Телята в таком положении обычно гибнут из-за слишком
крутого изгиба шеи и мощного сжатия при потугах. Но в этом теленке еще
теплилась искра жизни, и, значит, появиться на свет он должен был целым, а
не по кусочкам.
Я направился к ведру с совсем уже остывшей окровавленной водой и молча
намылил руки по плечо. Потом снова улегся на поразительно твердый булыжник,
упер пальцы ног в ложбинки между камнями, смахнул пот с глаз и в сотый раз
засунул внутрь коровы руку, которая казалась мне тонкой, как макаронина.
Ладонь прошла по сухим ножкам теленка, шершавым, словно наждачная бумага,
добралась до изгиба шеи, до уха, а затем ценой невероятных усилий
протиснулась вдоль мордочки к нижней челюсти, которая теперь превратилась в
главную цель моей жизни.
Просто не верилось, что вот уже почти два часа я напрягаю все свои уже
убывающие силы, чтобы надеть на эту челюсть маленькую петлю. Я испробовал и
прочие способы - заворачивал ногу, зацеплял край глазницы тупым крючком и
легонько тянул, - но был вынужден вновь вернуться к петле.
С самого начала все складывалось из рук вон плохо. Фермер, мистер
Динсдейл, долговязый, унылый, молчаливый человек, казалось, всегда ожидал от
судьбы какой-нибудь пакости. Он следил за моими усилиями вместе с таким же
долговязым, унылым, молчаливым сыном, и оба мрачнели все больше.
Но хуже всего был дядюшка. Войдя в этот сарай на холме, я с удивлением
обнаружил там быстроглазого старичка в шапке пирожком, уютно примостившегося
на связке соломы с явным намерением поразвлечься.
- Вот что, молодой человек, - заявил он, набивая трубку. - Я мистеру
Динсдейлу брат, а ферма у меня в Листондейле.
Я положил свою сумку и кивнул.
- Здравствуйте. Моя фамилия Хэрриот.
Старичок хитро прищурился:
- У нас ветеринар мистер Брумфилд. Небось, слышали? Его всякий знает.
Замечательный ветеринар. А уж при отеле лучше никого не найти, я еще ни разу
не видел, чтобы он спасовал.
Я кое-как улыбнулся. В любое другое время я был бы только рад выслушать
похвалы по адресу коллеги, но не теперь, нет, не теперь. По правде говоря,
его слова отозвались в моих ушах похоронным звоном.