"Вера Хенриксен. Святой конунг ("Святой Олав" #3) " - читать интересную книгу автора

ним.

Сигрид была больше занята Суннивой, чем своей работой. Девочка быстро
успокоилась, когда она дала ей поиграть мотком ниток, но все-таки она
продолжала разговаривать с ребенком.
Ей хотелось, чтобы девочка меньше приставала к Кальву; его
приветливость была явно неестественной. И вместе с тем ее не покидала
надежда, что он в конце концов полюбит девочку, вопреки всему: девочка была
красивой и послушной.
Взгляд ее остановился на нем, сидящем на почетном сидении, сдвинувшем
брови и слегка наклонившем вперед голову. В его лице уже не осталось ничего
ребяческого, как это было в первые годы их брака. Тоска, овладевшая им после
смерти короля Олава, оставила на его лице свой отпечаток, а горечь последних
месяцев прорезала глубокие складки на его щеках и лбу.
В последнее время он удивлял ее; он был приветлив, но явно чуждался ее.
После возвращения из похода он перевел детей из их спальни и сам занял их
кровать, но не прикасался к Сигрид. Сигрид считала, что он завел себе
любовницу - но в таком случае они хорошо скрывали свои отношения.
И ей было тяжело сознавать, что этот грубый, бесчувственный человек,
которого она узнала этой осенью, был тем добрым и терпеливым Кальвом,
которого она знала десять лет. Ей казалось совершенно невероятным, что
человек может быть таким разным.
Она понимала, что к ней домой из похода вернулся викинг, вор и
насильник.
Сигрид вспомнила об Эльвире, каким он был в Каупанге. И, сидя за
ткацким станком, она думала о нем, его жизни и борьбе.
Она понимала, что покончить с жизнью викинга его заставили не только
обычаи и устои, с которыми он познакомился в других странах. Его заставило
это сделать христианство, не дававшее ему покоя на протяжении многих лет.
И он отвернулся от него потому, что не мог быть в христианстве
хёвдингом, сделать себя святым; а этого Эльвир Грьетгардссон, потомок Одина,
вынести не мог. Но он напрасно пытался убежать от нового учения; оно
требовало от него больше, чем он хотел дать. Оно требовало, чтобы он
относился с презрением к тому, что ценил выше всего: воинскую доблесть и
жестокость, гордыню в большом и малом, гордость отпрыска рода Ладе. И вместо
этого от него требовалось, чтобы он превыше всего ставил то, что презирал:
смирение и мягкость. Как мог он, рожденный быть мужчиной и хёвдингом,
вырабатывать в себе качества, подходящие больше для какой-нибудь рабыни?
Беда Эльвира заключалась не в том, что он не мог понять христианство.
Напротив, он очень хорошо понимал его. Он не воспринимал новое учение, как
это делал Кальв, в виде смены богов, не меняющей сути жизни. Он понимал, что
это влечет за собой гибель всего того, чем он до этого жил, поэтому он
подавлял в себе любую тягу к христианской любви и добру; это стремление
казалось ему презренной слабостью.
Внезапно она увидела на миг, словно какое-то видение, саму себя.
Увидела себя, ведущую ту же самую борьбу, борьбу вслепую... против
ослепительного света. И за ее спиной была тьма.
На мгновенье она почувствовала себя парализованной. Она поборола в себе
высокомерие, теперь в ней было лишь смирение...
"Ты уверена в себе, как в христианке?" - вспомнила она слова Энунда. И