"Вера Хенриксен. Святой конунг ("Святой Олав" #3) " - читать интересную книгу автора

только теперь до нее дошел смысл этих слов. Либо она была христианкой, либо
христианство вытеснялось в ней ненавистью и жаждой мести.
Услышав голос Суннивы, она растерянно огляделась по сторонам. Ответив
на болтовню девочки, она опять посмотрела на Кальва; несмотря на примирение,
она чувствовала, что между ними пролегла пропасть.
А что, если Эльвир тоже чувствовал эту пропасть, когда объяснял ей свои
мысли, которые она не понимала?
Она быстро встала и надела плащ. Никому ничего не говоря, она вышла из
зала и направилась в Стейнкьер, не обращая внимания на сгущавшиеся сумерки.
По дороге она никого не встретила; все вокруг было тихо, тени на снегу
становились синими в последних отсветах уходящего дня. И когда она
спустилась с холма, сугробы стали темно-синими, сумерки сгустились еще
больше. И уже почти в темноте она подошла к стейнкьерской церкви.
Она открыла дверь, вошла, затворила за собой дверь, и стала
продвигаться наощупь, едва различая горящую на хорах свечу. Деревянная
скульптура, изображающая святого Кутберта, отбрасывала на стену дрожащую
тень.
Подойдя к алтарю, она опустилась на колени в том месте, где когда-то
стоял на коленях Эльвир, много лет назад. Она попробовала молиться, но ее
собственные мысли не давали ей покоя.
Молитва ее казалась пустой; она просто бормотала слова, не находившие
отклик в ее душе:
- Pater noster, qui es in caelis...
Этот язык был для нее чужим, чужим было и учение - более чужим, чем она
думала.
- Святой Олав, помоги мне! - прошептала она. - Ты тоже однажды пережил
это, пытаясь служить Христу, не отказываясь при том от высокомерия и жажды
мести.
И она снова вернулась к прерванной молитве:
- Sanctificetur nomen tuum...
Благоговела ли она в действительности перед Господом? Покончила ли она
в глубине своей души с языческой жаждой мести и ненавистью?
Мысли ее обращались к прошлому, останавливаясь на полпути; они
устремлялись к тому времени, когда жажда мести стала в ней затихать. Сначала
она отшатнулась от этих воспоминаний, стараясь их забыть. Но сомнений быть
не могло, и она узнала саму себя - с облегчением и смущением.
Это было в первое время ее замужества. Ощущение того, что она должна
отомстить, страх, что Эльвир вернется и накажет ее за то, что она не
чувствовала отвращения к Кальву, - все это было сильнее в ней, чем жажда
мести. И только тогда - теперь она понимала это, - когда для нее стало ясно,
что Кальв никогда не займет место Эльвира, только тогда жажда мести
захватила ее.
Некоторое время она размышляла об этом; забыла ли бы она об Эльвире и
мести, если бы Кальв стал для нее тем, чем был для нее Эльвир? Или если бы
она вышла замуж за Сигвата...
Ей пришло в голову, что даже после смерти сыновей ни ненависть к королю
Олаву, ни верность Эльвиру не помешали ей отдаться человеку, который был
близок к конунгу.
Женщина должна быть верной; она должна всю свою жизнь оплакивать
Эльвира. И теперь она начала думать, не была бы она верной лишь тогда, когда