"Вера Хенриксен. Святой конунг ("Святой Олав" #3) " - читать интересную книгу автора

не требовалось вводить его; король Кнут был в не меньшей степени
христианином, чем он сам. И конунг Олав не кичился своим христианством,
когда ему была нужна помощь язычников для укрепления власти, он не
побрезговал поставить их на левом фланге во время сражения. Он не проявлял
особой святости, вернувшись в Норвегию во главе шайки воров, собирая вокруг
себя всяких проходимцев, обещая им отдать землю и имущество противников.
Сигрид отказывалась верить в то, что исчезновение солнца после битвы
при Стиклестаде имеет какое-то отношение к королю Олаву. Она с замиранием
сердца думала, что это событие, возможно, предваряло конец мира... Ведь
священники и другие ученые люди считали, что конец мира должен наступить
тысячелетие спустя после смерти Христа.
Но она мало кому доверяла свои мысли; на нее смотрели с удивлением,
если она возражала против святости конунга Олава. Ходили слухи, что она
более, чем кто-либо, виновна в смерти короля. Люди говорили, что она
натравила на короля Кальва и Турира Собаку, своего брата; при этом люди
забывали, насколько сами были разъярены во время битвы. Кальва же они не
упрекали ни в чем; они относились к нему с тем же доверием, что и раньше.
Потому что распространилась молва о том, что до начала сражения он ездил в
пограничье, хотя сам Кальв никому об этом не говорил.
Но поскольку никто в открытую не выражал своей враждебности по
отношению к ней, Сигрид не принимала близко к сердцу эти разговоры; иного
она и не ждала от людей, всегда держащих нос по ветру. Она лишь с презрением
думала о том, что среди них нет такого человека, как Блотульф, слишком
гордого, чтобы принять ее помощь. Во всяком случае, ничего подобного она не
замечала, навещая больных и неимущих.

Энунд отправился в Эгга, чтобы поговорить со священником Йоном, и они с
Сигрид расстались во дворе.
Сигрид нашла Кальва в старом зале; он сидел на почетном сидении и
неподвижно смотрел в пространство. И он заметил ее только тогда, когда она
заговорила.
В эту зиму Кальв был в плохом настроении и пил больше обычного. За то
время, что Сигрид знала его, он не раз напивался, но в последнее время
промежутки между запоями становились все короче и короче, и в это утро он
был явно под хмельком.
Сигрид вздохнула.
Кальв медленно повернулся к ней, когда она назвала его по имени;
казалось, он пытается собраться с мыслями.
- Как дела с мальчиком? - спросил он наконец.
- Он пришел в себя.
- Ему помогло какое-нибудь лечебное средство?
- Нет.
- Так что же тогда?
- Я не знаю. Но его мать молилась всем известным ей святым; возможно,
кто-то из них помог ему.
- И она называла короля Олава... - не спрашивая, а утверждая, произнес
он. И когда Сигрид кивнула, он тяжело откинулся на спинку стула. Она
продолжала стоять, словно ожидая, что он скажет что-то, но он молчал. Она
стала перебирать свои ключи.
- Будь разумным, Кальв! - вырвалось у нее наконец, и в голосе ее не