"Вера Хенриксен. Святой конунг ("Святой Олав" #3) " - читать интересную книгу автора

его чествовали как короля, как когда-то его отца. Осенью он вернулся в
Трондхейм и осел в Каупанге; и он получил прозвище Свейн сын Альфивы.
______________
* Высший судебный орган в судебном округе Норвегии.

Очень скоро народ оказался недоволен датским правлением. И когда на
альтинге Свейна провозгласили королем и приняли новые законы, недовольство
стало выражаться в открытую; бонды не верили в то, что им говорили. Они
готовы были поднять восстание, если бы нашелся тот, кто организовал бы их и
возглавил. Король отобрал у них усадьбы, что не позволял себе делать никто
со времен Харальда Прекрасноволосого. Теперь вся земля и побережье
принадлежали королю; бонды должны были теперь отдавать королю часть своего
урожая, словно они были хюсманами, а не владельцами своих усадеб, и каждый
рыбак должен был отдавать королю часть своего улова. Все, что было в земле,
принадлежало королю, как единственному землевладельцу, и с каждого корабля
он брал налог.
Теперь всем стало ясно, что король Кнут никогда не собирался делать из
Норвегии свободную страну. Норвегии предстояло стать управляемой датчанами
провинцией, с более жесткими, чем в самой Дании, законами. Но хуже всего
было то, что один датчанин стоил теперь десятерых норвежцев.
За ту зиму, что прошла со времени введения датского правления и
прибытия в страну короля Свейна, люди стали гораздо лучше думать о конунге
Олаве. Он тоже изменял старые законы, но не настолько, чтобы ущемлять
свободных людей. И теперь люди начали думать, что поступили глупо, выступив
против него.
Впервые после исчезновения солнца страх с новой силой овладел деревней.
Все больше и больше люди склонялись к мысли о том, что король, окрестивший
страну, был святым. И то, что им предстояло стать рабами датчан, было,
возможно, проявлением Божьего гнева за убийство Олава.
Прошедшая осень была не из лучших; Бог не послал королю Свейну удачу...
Все больше и больше людей обращались в своих молитвах к Олаву; они
умоляли его о милости и прощении за то, что изменили ему; они присягали ему
на вечную верность.
Но Сигрид казалось убожеством трепетать от страха перед мертвым Олавом,
льстить ему и просить у него милости, ползать перед ним на брюхе, словно
собака, чтобы смягчить его гнев за то, что они сражались против него.
Сама же она не принимала всерьез болтовню о знамении и святости. Она не
могла видеть ничего святого в том Олаве Харальдссоне, которого знала.
Она считала, что отплатила королю сполна. Она простила его, она
молилась за него и посещала мессы в его честь, ища прощения Господа за свое
собственное упрямство. Но теперь она решила, что с нее достаточно; и она
благодарила Бога за то, что Он не требовал от нее признания конунга в
качестве святого.
Она понимала, что он сделал для страны много хорошего, и он боролся за
распространение христианства. Судя по словам сыновей Арни, пробывших
некоторое время в Эгга после битвы при Стиклестаде, король стал под конец
мягче. Но смирения, которое, как говорили священники, было необходимо
истинному христианину, она никогда в нем не находила. Да и его властолюбие с
годами ничуть не уменьшалось; иначе разве он стал бы с таким рвением снова
завоевывать Норвегию? Христианство пришло в страну еще до него, так что ему