"Вера Хенриксен. Святой конунг ("Святой Олав" #3) " - читать интересную книгу автора

звучало раздражения. - Ты сам мучаешь себя, выискивая признаки святости
короля! Он не станет более святым оттого, что жена хюсмана из Стейнкьера
упомянула его имя вместе с другими святыми!
- Он был святым, - угрюмо произнес Кальв, - Бог давал нам это понять
своими знамениями.
- Мне кажется, это должен решать епископ. И я не слышала о том, что он
принимает эту болтовню всерьез.
- Ему придется это признать, - мрачно произнес Кальв.
- Тебе следовало бы послушать священника Йона, который говорит, что
каждый день приносит свои неприятности, - сказала Сигрид, - и к тому же я не
понимаю, как ты мог поверить, что король был святым, после всего того, что
ты знал о нем.
- Не важно, что он делал раньше! - сказал Кальв, внезапно вскакивая с
места. - Я сам видел, что он умер смертью святого!
Сигрид не ответила. Кальв закрыл руками лицо.
- Я убил святого, - тихо сказал он.
- Короля убил не ты.
- Я вел к победе бондов.
- Ты сам знаешь, что выбора у тебя не было. Ты сделал все, чтобы
заключить мир с Олавом.
- Если бы я не подзадоривал перед битвой войско бондов, никакого
сражения не состоялось бы.
- У тебя были все основания для гнева. И после того, что произошло,
никому бы в голову не пришло ожидать от тебя, что ты сдашься на милость
королю.
Он ничего больше не сказал. Некоторое время она стояла и смотрела на
него, потом ушла. Они не в первый раз уже говорили об этом, и она давно уже
поняла, насколько бесполезно перечить ему.
Тоска стала овладевать им по мере того, как усиливались слухи о
святости конунга Олава. И Кальв, всегда бывший твердым в своей христианской
вере, начал размышлять. Но он размышлял не так, как это делал Эльвир, он не
пытался разобраться в трудностях; он просто увязал в них все больше и
больше.
Сигрид не раз пыталась помочь ему, настраивая его на то, что она
называла здравомыслием. Она чувствовала, что должна вырвать его из когтей
тоски; она понимала, что отчасти виновата в том, что произошло в
Стиклестаде. Она считала, что Кальв тоже понимает это. Но он никогда об этом
не говорил; даже когда бывал пьян, он ни единым словом не обмолвился о том,
что имеет что-то против нее.
Сигрид понимала, что ей следует быть благодарной за его великодушие, но
что-то в ней противилось этому. Почему он напрямик не высказывает свое
мнение и тем самым мучает ее? Ей казалось, что она в долгу у него, и
временами ей казалось, что для нее было бы облегчением, если бы он был
жесток с ней.
Теперь ей странно было вспоминать прошедшее лето, когда она была так
уверена в том, что отношения между ними станут лучше. Она больше уже не
хотела, чтобы Кальв был таким, как Эльвир, достаточно было того, что он был
самим собой. И ей хотелось быть приветливой с ним.
Но все ее благие намерения оказались напрасными. После того, как
Кальвом овладела тоска, ее приветливость потеряла всякий смысл: он просто не