"Леонид Геллер, Мишель Нике. Утопия в России " - читать интересную книгу автора

и его милиции, опричников, одетых в черное, носивших на седле собачью
голову и метлу, символы розыска и расправы. В Александровской слободе,
недалеко от Москвы, Иван IV устроил нечто вроде скоморошьего антимонастыря.
Было ли это пародийным подражанием юродивым? Юродивые притворялись
безумными, чтобы противоречие между евангельской истиной и условной
благопристойностью мира стало вопиющим. Их эксцентричное поведение,
оправданное писанием (1 Кор., 18 - 25), обнажало лживость официальной
утопии. Они - свидетели иной реальности - осмеливались противостоять
властителям: юродивый Николай заставил Ивана IV отказаться от разграбления
Пскова, предложив ему сырого мяса. "Плотски в юродстве быв, <... > горняго
Иерусалима гражданин явися <...>, царску державу и смысла свирепство на
милость обратив", - говорится в тропаре в честь этого юродивого [Горайнов,
93; Евдокимов М.; Лихачев - Панченко, 93 - 191].
Царствование Ивана Грозного нашло своего идеолога в лице И.
Пересветова. Турецкий султан в его Сказании о Магмет-Салтане (ок. 1547 г.)
представлен русскому государю образцом для подражания. Могущественное
государство Магмет-Салтана основано на поощрении достойных и наказании
бесчестных: "Царство без грозы, как лошадь без узды", [Гуджий, 263; Laran,
199; Зимин]. Но рабство (сохраненное Мором) запрещено: рабы не могут быть
хорошими защитниками отечества.
Такой "просвещенный деспотизм" был характерен уже для Дракулы из
Сказания о Дракуле-воеводе (80-е гг. XV в.), созданного, вероятно, послом
Ивана III в Румынии, гуманистом-реформатором Ф. Курициным. Портрет Дракулы
(имя которого, как сразу же предупреждает автор, значит "дьявол")
двойственен и может восприниматься, с одной стороны, как апология деспота,
с другой - как "антиутопия" [Зимин, 414; Histoire de la litt(rature russe,
760, прим. 20]. Чтобы искоренить бедность и страдания, Дракула собирает
всех нуждающихся своего государства в один дом и поджигает его [Cazacu,
185; Изборник, 434-436].
Для Ермолая-Эразма, псковского монаха, затем священника одной из
церквей Кремля, все социальные отношения, напротив, должны основываться на
Троице, источнике и образце христианской любви, описанной им в Повести о
Петре и Февронии. Ермолай написал Правительницу (1549 г.), которую Клибанов
называет "утопией социальной гармонии" [Клибанов 1977, 35 - 54]. Чтобы
облегчить крестьянам бремя налогов, он предлагал царю брать только одну
подать, ограниченную пятой частью урожая. Купцы освобождаются от налогов,
но должны оплачивать перевозки. Военнообязанной знати надлежит оставаться в
городах, чтобы ее в любой момент можно было мобилизовать. Крупные владения
не могут более чем в восемь раз превышать мелкие. Наконец, Ермолай просит
царя закрыть кабаки и запретить алкоголь, источник безобразия и насилия
(которого стало бы еще меньше, если бы все кузнецы изготовляли ножи с
закругленными концами!) [Памятники... VI, 652 - 663].
Итак, две главные модели утопизма, практического и теоретического,
который будет развиваться в последующие века, обрисованы: либо
совершенствование государства путем принуждения (Иосиф Волоцкий,
Пересветов, опричнина, Дракула), либо внутреннее преображение (Нил Сорский,
Ермолай-Эразм). Столкновение государственного утопизма с утопизмом
"свободным" будет продолжаться до XVII века и приведет к великому расколу
православной Церкви, а также - к провалу начинаний двух иноземных
утопистов, веривших в то, что в России они нашли благодатную почву для