"Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963 " - читать интересную книгу автора

К середине 30-х годов Хавдеггер обрел способность сущностного
одиночества в созданном им пространстве языка, одиночества, которое делает
коммуникацию своим необязательным до-

27

Михаил Рыклин

полнением. Понимая невозможность "решающего объяснения", - не потому,
что его не хотят, а потому, что его не существует, - он желал встречи на
любых условиях, чтобы просто пожать руку, посмотреть в глаза. Прочитав
"Введение в философию" Ясперса, он окончательно понимает, какую
всепроникающую роль коммуникация играет в его мире. Но и монологи, возражает
он, "могли остаться тем, что они есть. Мне думается, они [монологи] еще не
таковы - еще недостаточно сильны для этого. Читая эти строки Вашего письма,
я вспомнил слова Ницше, которые Вы, конечно, знаете: "Сотня глубоких
одиночеств в совокупности образует город Венецию - это его очарование.
Картина для людей будущего". То, что подразумевает Ницше, лежит вне
альтернативы коммуникации и не-коммуникации... В сравнении с тем, что
мыслится в том и другом случае, по существу мыслью будущего, мы просто
гномы" (письмо 132). Монолог остается таковым потому, что недостаточно
монологичен; перейдя определенную черту, став "достаточно сильным", овладев,
как Венеция в афоризме Нищие, "сотней глубоких одиночеств", он также
окажется вне возможного противопоставления коммуникации и не-коммуникации.
Именно по сравнению с этой мерой одиночества мы, все еще противопоставляющие
одиночество неодиночеству, "просто гномы". Поэтому он хочет обычной встречи.
Если бы Хайдеггер не верил в дружбу Ясперса, он вряд ли попросил бы
фрайбургскую Комиссию по чистке обратиться за отзывом о нем именно к нему.
Во всяком случае, никого ближе этого философа в 1945 году у него не было.
Ясперс бескомпромиссен в своем стремлении к окончательному объяснению.
Хайдеггер бескомпромиссен в своем мышлении: комментирующий философ, он в
процессе максимально медленного перечи-

28

Метаморфозы великих гномов

тывания открывает в оригинале то, что от него ускользало, то, что
находилось за пределами систематически передаваемого смысла. От своих
студентов он также ждет укорененного в открытой традиции слова - в этом
ауратический момент его лекционной работы. Он понимает устную практику
принципиально отличным от Ясперса образом. Речь для него - это нечто более
обязательное, сложное, мучительно подготавливаемое, чем конвенциональное
письмо. Это своего рода сверхписьмо. С одной стороны, он запрещает студентам
зачитывать заранее скомпонованные рефераты, а с другой - необязательно
импровизировать, демонстрируя "спонтанность". Он добивается, чтобы их речь
укоренялась в принципиально незавершаемой традиции, была полностью
обязательной и полностью открытой. Ясперс хорошо описывает впечатление от
доклада его друга в 1929 году: "Я слышал в Ваших словах столь самоочевидное