"Мартин Хайдеггер. Из диалога о языке между японцем и спрашивающим" - читать интересную книгу автора

потому что феноменология подарила возможность пути.
Я Мне кажется, однако, тематика "языка и бытия" осталась на заднем
плане.
С Она осталась там уже и в упомянутых Вами лекциях 1921 года. Таким же
образом обстояло дело и с вопросами поэзии и искусства. В ту эпоху
экспрессионизма эти области постоянно занимали меня, а еще больше и уже с
моих студенческих лет перед первой мировой войной- поэзия Гёльдерлина и
Тракля. Еще раньше, в последние гимназические годы, точнее летом 1907,
вопрос о бытии задел меня в образе диссертации Франца Брентано, учителя
Гуссерля. Ее заглавие: "О множественном значении сущего по Аристотелю"; ее
создание относится к 1862 году. Эту книгу подарил мне тогда мой старший
друг, проявлявший ко мне отеческую заботу, мой земляк, позднее архиепископ
Фрейбурга-в-Брейсгау доктор Конрад Грёбер. К тому времени он был городским
священником при храме св. Троицы в Констанце.
Я Вы все еще храните эту книгу?
С Вы можете ее здесь видеть и прочесть надпись, она гласит: мой первый
путеводитель по греческой философии в гимназическое время. Я рассказываю
Вам все это не с тем, чтобы вызвать впечатление, будто уже тогда я знал
все, о чем сейчас еще только спрашиваю. Но возможно для Вас как профессора
немецкой литературы, особенно любящего и знающего Гёльдерлина, лишний раз
подтвердится слово поэта, звучащее в четвертой строфе гимна "Рейн":
"...Ибо / Как начинал ты, так пребудешь".
Я Вопрос о языке и бытии, возможно, подарок луча света, который Вас
коснулся.
С Кто дерзнул бы приписать себе получение такого подарка? Мне известно
только вот это одно: поскольку осмыслением языка и бытия с ранней поры
определяется путь моей мысли, именно поэтому аналитический разбор остается
по возможности на втором плане. Наверное, главный недостаток книги "Бытие
и время" в том, что я слишком рано рискнул пойти слишком далеко.
Я Едва ли можно утверждать такое в отношении Ваших мыслей о языке.
С В меньшей мере, конечно, потому что лишь спустя двадцать лет после
докторской диссертации я решился в лекционном курсе разобрать вопрос о
языке. Это было в то же самое время, когда я излагал в лекциях свои первые
истолкования гимнов Гёльдерлина. В летний семестр 1934 года я читал курс
под названием: "Логика". Это было, однако, размышление о "логосе", в
котором я искал существо языка. Потом прошло еще почти десятилетие, прежде
чем я смог высказать, что думал,- а точного слова не хватает и по сей
день. Перспектива для мысли, пытающейся отвечать существу языка, остается
во всей своей широте еще скрытой. Поэтому я еще не вижу, достаточно ли
того, что я пытаюсь продумать как существо языка, также и для существа
восточноазиатского языка; можно ли в конце концов, который одновременно
был бы началом, дойти в опыте мысли до существа языка, что обеспечило бы
возможность диалога между европейско-западным и восточноазиатским словом,
где зазвучало бы нечто вытекающее из одного источника.
Я Но который для обоих языковых миров остается в таком случае еще
скрытым.
С Я имею это в виду. Оттого Ваше посещение мне особенно желанно.
Поскольку Вы уже перевели на японский драмы фон Клейста и некоторые из
моих докладов о Гёльдерлине, поскольку Вашу мысль особенно занимает
поэзия. Вы обладаете более ясным слухом для вопросов, с которыми я уже