"Эльке Хайденрайх "Колонии любви" " - читать интересную книгу автора

Часами мы проигрывали, распределив роли, те сцены, которые произвели
на нас наибольшее впечатление: как Кейл делает отцу подарок, а тот его не
принимает, как Кейл в первый раз встречает мать, а та ему говорит: "Что
тебе, собственно, нужно?" Матери этого, естественно, не знают, мать играла
я, в этих делах я хорошо разбиралась, мне доставалась и роль Кейла, и я
стояла, прислонившись к стене: лицо угрюмое, плечи высоко подняты, искоса
поглядываю снизу вверх, на губах нерешительная ухмылка. Ирма была и Аброй,
и отцом, который сказал про Кейла: "Я его не понимаю и никогда не
понимал", - а я в этом месте страдальчески морщила лоб и мрачно бурчала:
"Гамильтон, передайте моей матери, что я ее ненавижу". Я была также и
Ароном, хорошим братом, хотя мне он совсем не нравился, но он был нужен
для сцены, в которой он рассказывает Абре-Ирме, что его мать умерла сразу
после родов, а Ирма выдыхала томным голосом: "Это, должно быть, ужасно,
если у тебя нет матери". - "Нет, - говорила я, - это великолепно. Ужасно,
когда она есть". И Ирма начинала плакать и говорила: "Это не имеет
отношения к фильму, а ты не знаешь, как это ужасно, когда у тебя нет
отца". Нашей любимой сценой была заключительная: Абра и Кейл у постели
умирающего отца, который в последний момент наконец образумился и понял,
каким сыном был Кейл. В отношении моей матери у меня не было таких надежд.
Отца вынуждена была изображать кошка Пепи, лежа в корзинке, а мы обе
становились перед ней на колени и рыдали, а Ирма-Абра говорила: "Возможно,
любовь и такова, какой ее видит Арон, но ведь должно быть что-то и еще..."
- а я потом вставала, опять прислонясь к стенке, как позже это делал Джетт
Ринк в "Гиганте", и мрачно говорила: "Я больше не нуждаюсь в любви, из
этого ничего хорошего не получается. К чему эти волнения? Оно того не
стоит".
Обычно мы после этого рыдали, и Ирма говорила о своем отце, а я о
своей матери, а потом мне нужно было возвращаться домой, где моя мать
вместе с учительницей сидела на кухне, ела картофельные оладьи и говорила:
"А-а, фройляйн все-таки вернулась? Хотелось бы знать, где ты так долго
шляешься, ты скоро станешь, как мой муженек", - а я цитировала Кейла и с
горечью отвечала: "Ты права, я очень плохая, я давно это знаю". Моя мать
столбенела и жаловалась учительнице, что совсем не понимает меня, а
учительница говорила, что это всего лишь пубертат и это пройдет. Все
упреки отлетали от меня как от стенки горох с тех пор, как я узнала, что и
в других семьях так же плохо, и с тех пор как я узнала, что на свете есть
Джеймс Дин.
Мать Ирмы была очень обеспокоена тем, что Ирма так сильно влюбилась в
Джеймса Дина, куда сильнее, чем я. У меня было такое чувство, что я и есть
Джеймс Дин - ведь мне давно говорили: "Ну, как ты выглядишь!" - или: "Я
тебя просто не понимаю", или: "С тобой одни неприятности", а Ирма стала
выстраивать свою жизнь, ориентируясь на Джеймса Дина. Она писала ему
письма, начала вести дневник - только для него, зубрила английский, чтобы
разговаривать с ним, когда они встретятся в Америке, экономила, конечно,
каждый пфенниг для этой поездки. У меня было такое чувство, что она твердо
решила вернуть его в семью, которой он принадлежал.
30 сентября 1955 года в пять часов сорок пять минут вечера Джеймс Дин
разбился насмерть на своем "Порше". Тогда еще не было телеканалов для
экстренных сообщений, да и телевизора ни у кого из наших знакомых не было.
Радио мы, дети, слушали только по средам вечером, когда Крис Хауленд