"Борис Хазанов. Страх (Повесть ни о чем) " - читать интересную книгу автора

Постепенно небо за окном превратилось из синего в белое, город дохнул в
окно жарким бензином. Все стекла в доме напротив метали молнии. Свидание
было назначено на двенадцать часов. Счастливый любовник скитался по комнате
и коридору, мочил голову под краном, расчесывал и лохматил волосы - убивал
время. Вдруг паника овладела мною, я подумал о пробке на перекрестке, о
похоронной процессии, об аварии в метро. Пулей вылетел из комнаты, запрыгал
по лестнице и понесся, опережая прохожих, вдоль тротуара.
Сначала я бродил по улицам, а потом долго стоял под липой напротив
выхода из метро "Охотный ряд". Я выпускал дым, почти не затягиваясь и
стараясь лишь протянуть подольше это занятие: она должна была увидеть меня
равнодушно курящим и в задумчивой отрешенности глядящим вдаль.
Три папиросы одна за другой истлели до мундштука. Преодолевая
отвращение, я закурил четвертую, и в эту минуту появилась Светлана.
Она выбежала мне навстречу из толпы, сновавшей у дверей, с легкой тенью
на лице, с блестящими глазами глубокого темно-медового цвета и неуловимым
трепетом в уголках маленького рта. В руках у нее была элегантная сумочка, и
я заметил, что она подкрасила губы. Это делало ее похожей на взрослую
женщину. Но, Боже великий, как молоды мы были в тот далекий июльский день!
"Привет,--сказала она.--Я, кажется, опоздала. Ты давно здесь?"
Я пробормотал:
"Привет".
И мы двинулись по длинной дуге мимо Большого и Малого театров, она
--открывая и закрывая сумочку, я - занятый своей папиросой. Так мы дошли до
угла, откуда открывался вид на площадь, которую тогда еще не украшала
высокая фигура в гранитной шинели до пят.
"Я думал, ты уехала в Крым",-- сказал я. Было известно, что отец
Светланы крупный чиновник.
Она ответила, что отец заболел.
Я спросил: "Что с ним?"
"Так,-- сказала она,--сердце. А ты что делаешь?"
"Да так, ничего".
Мы еще поговорили в этом духе, но это был разговор, подобный огоньку
газовой горелки, едва заметному в ярком свете дня. Вдруг почувствовалась
жара раскаленного города; в толпе нас поминутно толкали. Какой-то хлыщ,
обогнав нас, обернулся и бесцеремонно оглядел с головы до ног мою подругу.
Мы перешли улицу и уселись на скамейке в сквере возле памятника
Первопечатнику, и тут я окончательно увял, погрузившись в позорное безмолвие
-- чахлый огонек потух, но газ, газ шел из горелки! Нужно было не медля
поднести к ней зажженную спичку.
И я почувствовал, что роковой момент наступил: от меня ждут тех слов,
которые я должен произнести во что бы то ни стало, или я буду презрен до
конца дней моих; все, что говорилось до этой минуты, все эти ненужные
вопросы и ответы - все это было лишь предисловием, формальностью. Вот она,
решающая минута, другой такой не представится. При этой мысли мое сердце
забилось, как сумасшедшее: я почувствовал, как в груди у меня с чудовищной
быстротой и ловкостью подскакивает и бьет в голову резиновый шар,
наполненный ртутью.
Краешком глаза я видел платье Светланы - гладкую, натянутую ткань,
слегка волнуемую ее дыханием; здесь, рядом, почти угадывалась под тонкой
одеждой ее грудь - я отвел взгляд. Мне захотелось убежать, мучительно