"Борис Хазанов. Страх (Повесть ни о чем) " - читать интересную книгу автора

спокойно, хотя она была ужасна. Поистине мне оставалось лишь благодарить
судьбу за то, что до сих пор меня щадили. На меня не обращали внимания,
милостиво игнорируя меня, и молчаливо разрешали мне продолжать мое ничтожное
существование. То, что я понял, можно было сформулировать примерно так:
Вот мы живем спокойно и беззаботно, погруженные в свои мелкие дела, и
не догадываемся, что за всеми нами следят. Тайные осведомители пристально
наблюдают за каждым нашим шагом, а мы об этом даже не подозреваем. Как за
актером, расхаживающим на сцене, неотступно следует луч юпитера, а он словно
бы его не замечает, так и за нами повсюду тянется невидимый луч, он с нами,
где бы мы ни очутились; в любом случае достаточно слегка изменить угол
прожектора - и мы снова в его круге.
Мы подобны людям, к каждому из которых подвязана нить. А где-то
функционируют тайные канцелярии, где-то чиновники подкалывают прилежно
материал в папки. Идет непрерывная, планомерная, хорошо налаженная работа по
оформлению дел. В любой день досье может быть извлечено из сейфа; там все,
там полная биография. Подпись прокурора - санкция на арест.
И вот наступает этот момент, когда нитка натягивается. Бесполезно
сопротивляться, бесцельны просьбы и жалобы - нить тащит нас к раскрытому
люку, и, подтягиваемые, мы успеваем в последний раз увидеть вечерний город,
сияние фонарей и зеленые брызги над дугою трамвая. А там - падение в люк, и
крышка захлопывается над головой. Аминь. Но - т-сс! Никто не должен знать
об этом. Исчезнувшего - не было. Его никто не знал. О нем никто не
вспомнит.
В таком духе я размышлял, лежа в сумерках; и вдруг раздался глухой удар
-- стучали в парадную дверь. Я вскочил. Стук повторился. Холодный пот
выступил у меня на лбу; за окном виднелась пожарная лестница, но до нее было
порядочно; к тому же я был уверен, что внизу и на крыше-- всюду стоят.
Кап... кап... кап...--свинцовыми каплями падали секунды. Я не мог больше
переносить этот страх - подкравшись к репродуктору, я всадил в штепсель
вилку... тотчас диктор заговорил радостным, бодро-неживым голосом, как если
бы произносила слова статуя.
В это время я стоял лицом к стене, зажимая руками, уши. Больше не
стучали. Превозмогая страх, я пошел на цыпочках - все было тихЪ. Приоткрыв
дверь на лестницу, долго слушал... Шорох! - это ползла вверх по маршу
первого этажа змея, вся белая, с глазами из алебастра. Радио ворковало в
комнате; я ждал до звона в ушах, пока не онемела шея, не заныли плечи.
Сердце медленно билось. Комиссар шептал мне на ухо: "Знаешь, Клуге..."
Больше немыслимо было сидеть дома. Мои страхи могли быть напрасны, даже
смешны, но в сути, в сути ведь я не ошибался! Выходя на улицу и позднее, по
дороге на вокзал, я ощущал себя во власти секретных учреждений, понимая, что
до поры до времени они не дают знать о себе, но непрерывно и планомерно
осуществляют свою тотальную деятельность. Наблюдательные точки на крышах
домов и искусно замаскированные следящие устройства, вмонтированные в цоколи
зданий,-- все это позволяло вести разведку в любом секторе города.
Воздействие аппаратов ощущалось и в квартире, и я был убежден, что
миниатюрный прибор, записывающий разговоры, помещался в телефонной коробке,
наблюдение проводилось также при помощи электричества и водопровода. И нужна
была максимальная осторожность во всем, осмотрительность на каждом шагу:
главное - не показывать виду, страх - доказательство виновности!
Прикидываться дурачком, скрывать свой страх, скрывать знание, хранить