"Борис Хазанов. Страх (Повесть ни о чем) " - читать интересную книгу автора

спокойствие!
Ведь в конечном счете я был виноват уже в том, что жил. Мы все были
виноваты, виноваты самим фактом своего существования. Мне некуда было
деться, секретная служба располагала исчерпывающей информацией, она знала
обо мне все. Просто за многочисленностью дел и расследований они не имели
времени заняться мной - руки не доходили - и до времени ограничивались
наблюдением.
Было уже совсем поздно, когда я добрался до вокзала, но поезда еще
отправлялись. Сезон был в разгаре: даже в такой час люди с продуктовыми
сумками толпились у касс и спешили по перрону. Я сел в поезд и поехал на
дачу.
1970 г

ВЗГЛЯНИ В ГЛАЗА МОИ СУРОВЫЕ 1
Водокачка стояла на отшибе, у спуска в овраг, наполовину засыпанный
снегом; на дне оврага между сваями расплылась зеленая полынья. Наверху
визжал ворот, и старик банщик, разъезжаясь валенками на обледенелом помосте,
вытаскивал оплывшую бадью. Вода, сверкая, как серебро, бежала по бородатому
от сосулек желобу, встроенному прямо в окошко бани: там она вливалась в
огромную бочку, которая одна занимала половину парильни.
Все сооружение выглядело очень старым. Помост пел и раскачивался под
ногами у банщика, когда он вытягивал из воды плескавшуюся щербатую бадью.
Сруб осел и был источен червяком; внутри бани стены и потолок покрылись
копотью, в углах голубела плесень, а пол, никогда не просыхавший, был в
трещинах и ходил под ногами. И баня, и водокачка над оврагом, и видневшиеся
вдалеке, покрытые шапками снега терема начальств были возведены еще первыми
строителями, теми, кто давно уже истлел под корягами старых пней. В те
времена на месте оврага, по дну которого теперь влачился безродный ручей,
текла глубокая и быстрая речка, носившая древнее раскольничье название, а
там, где был поселок, рос густой лес.
Визг ворота над ручьем и дым, поднимавшийся из трубы над древним
памятником цивилизации, не могли означать ничего другого, как то, что
сегодня - банный день. И шествие начальств, направляющихся в парильню,
открывала августейшая царствующая чета. Впереди четким военным шагом, в
шинели, достававшей ему почти до пят, шел начальник лагпункта. Банщик нес за
ним таз и веник. А следом, в пуховом платке и больших валенках, семенило,
стараясь не отставать, существо, состоявшее при великом князе, то ли
работница, то ли жена - девушка, даже почти девочка, которую капитан взял к
себе в дом из ближней деревни.
В бане, подвернув лагерные кальсоны, старик (фамилия его была
Набиркин), тяжело дыша, хлестал веником толстое и до глаз налитое кровью
тело начальника. На лице старика было всегдашнее выражение истовости,
сознания долга и какого-то унылого мужества; он любил свою работу, дорожил
местом и старался изо всех сил, так что пот струился по его кривой и тощей
спине, на которой безостановочно двигались оттопыренные лопатки. В клубах
пара грохотал радостный мат-капитана. А жена капитана, худенькая и
малокровная, с провалами темных монашеских глаз, доставшихся ей от предков
раскольников, сидела в предбаннике, держа наготове домашний графинчик.
Великий князь выходил - вылезал,-- он был весь красный и распухший, в
свекольном нимбе, с росинками жемчуга вкруг чела и, прикрытый снизу