"Сэм Хайес. В осколках тумана" - читать интересную книгу автора

уже совсем большим мальчиком. Я рассказал Джулии, почему в этот день нужно
дарить подарки, и упросил ее отдать мне свои сладости и разрешить поиграть с
новыми игрушками. Сначала она протестовала, кричала, но потом благоговейно
принялась наблюдать, как я расставляю ее цветные кубики. Я построил
кривоватую стену, поставив кубики буквами вверх так, чтобы получились наши
имена. Джулия и Марри. Теперь мы вместе. Она расплакалась, когда стена
рухнула. Но никто не подхватил ее на руки, не принялся утешать, укачивать,
менять подгузник, никто не забрал ее у меня.
Я помню, Мэри Маршалл редко выбиралась в город - если вообще
выбиралась. Дети часто замечают подобные вещи, собирают кусочки
бессмысленной информации из взрослой жизни, чтобы вытащить из памяти спустя
десятилетия и сложить в единую картину. Говорили, что Мэри больна. Она
боялась открытых пространств, новых мест, других людей, незнакомцев. Сначала
соседи приходили посидеть с ней. Они подбадривали ее и смеялись. Мать как-то
сказала, что они пытаются вернуть ее к жизни. Но я-то прекрасно догадывался,
почему Мэри не желает никуда выходить: ведь у нее есть Джулия!
Я был слишком мал, чтобы понимать, почему матери-одиночки скрывают свое
положение, а ребенок-безотцовщина сродни позорному клейму, - и это в 1977
году, когда вся страна напропалую веселилась, облачившись в
красно-бело-синие цвета,[1] и все лето устраивались вечеринки, забеги с
яйцом в ложке и публика до утра отплясывала на дискотеках. В тот год
Британия по-настоящему праздновала, и именно на фоне всеобщего
патриотического ликования и нескончаемого веселья Мэри Маршалл объявили, что
ей следует стыдиться.
Когда Джулия пошла в начальную школу Святого Августа, я готовился к
переходу в местную среднюю школу. Мне оставался всего год, чтобы научить ее
правилам, царящим на игровой площадке. Я помню, как она стояла там, и ее
ноги, которым суждено обрести формы лишь почти два десятка лет спустя, были
обтянуты белыми носочками. Она походила на ангела, печального ангела. Волосы
затеняли лицо, в глазах блестели слезы. Ей было одиноко, она хотела к маме.
Я пересек игровую площадку. Мне было плевать, что подумают друзья,
увидев, как я вожусь с первоклашкой. Я хотел защитить ее, подхватить на руки
и отнести домой, где она будет в безопасности.
За минувшие пять лет Мэри Маршалл сумела взять себя в руки и стала
идеальной матерью. Дорога была трудной, но она ее одолела. Джулия нуждалась
в матери так же, как та нуждалась в дочери. Они вместе ухаживали за козами,
в феврале окоченевшими пальцами втыкали в землю семена латука, летом варили
имбирный лимонад и угощали им меня - со льдом и мятой, - так они играли в
кафе. Джулия каталась на приземистом шетландском пони по кличке Альфи и
хохотала до упаду, когда я взгромоздился на беднягу. Ноги мои свисали почти
до земли. Неудивительно, что Мэри Маршалл тоже влюбилась в свою Джулию.
Кем-то брошенный мячик угодил ей в висок. Я видел, как Джулия старается
не заплакать. У нее дрожал подбородок, губы кривились, а глаза быстро
наполнялись слезами. Я остановился, не дойдя до нее. Я был так близко и все
же так далеко, и пользы от меня никакой. В то мгновение я поклялся себе, что
никому не позволю причинить боль Джулии Маршалл.

Похоже, дети довольны. Трескучий переносной телевизор показывает
размытую картинку, а Флора даже не жалуется, что нет субтитров. Они смотрят
криминальную передачу. Расследуется старое дело об убийстве. То и дело