"Вэл Хаузлз. Курс - одиночество " - читать интересную книгу автора

обильная и сопровождается глотком джина с лимонным соком. Мысли вращаются
вокруг того, что мне сейчас кажется главным столпом существования, - вокруг
еды, в частности, ее запасов на борту. У меня горы консервов, множество
галет и масла, в избытке чай, сахар, какао, шоколад, ячменный сахар и тому
подобное. Вода - вот что меня заботит. Да еще обезвоженные концентраты,
которых должно хватить на тридцать восемь порций. Меня лимитировала цена
этих продуктов, предоставленных министерством сельского хозяйства, рыбного
промысла и пищевой промышленности. При таких темпах переход вполне может
продлиться больше полутора месяцев, а потому пора на всякий случай ввести
нормирование. Именно: горячее блюдо из обезвоженных концентратов через день,
главный упор на консервы, сыр и галеты, иногда можно открыть банку
саморазогревающегося супа, если захочется приготовить быстро и без хлопот.
Такое питание может показаться спартанским, на самом же деле я не испытывал
лишений.
Я уже установил, что не нуждаюсь в таком количестве пищи, как на
берегу, - вероятно, потому что сознательно берег силы, проводя ночи, а также
немалую часть дня в горизонтальном положении. Это было не так утомительно,
как может показаться. Ограниченное межпалубное пространство оставляло
небольшой выбор - либо сидеть, чаще всего наклонив голову, либо гнуть спину
над камбузом или столом для прокладки курса. Однако самое лучшее -
вытянуться во весь рост на койке. Мой запас пива и спиртного тоже был
ограничен. По дюжине банок "Гинеса" и "Слабого эля". Бутылка виски. Две
бутылки бренди и еще две - джина. Но ведь и тут мои потребности были очень
скромными, если сравнить с потреблением на берегу. Когда я говорю о "глотке
джина", имеется в виду крошечный глоток. Действие выпитого подтверждало мой
прежний опыт. Очевидно, из-за более скудного стола (прежде всего,
количественно) любой алкогольный напиток, даже слабое пиво, сразу ударял мне
в голову. Не очень-то желанное ощущение на суденышке, которое чутко
отзывается на малейший вздох вечно беспокойного океана. Убедившись, что
провизии хватит, свободный от сердечных и прочих тревог, я спокойно проспал
еще одну ночь.
Следующие сутки погода оставалась прежней. Иногда вдруг рождался тихий
норд-вест, однако стоило мне поднять грот и генуэзский стаксель и заставить
их работать, как ветер спадал, оставляя меня в нерешительности - убирать или
не убирать паруса. Но их бесполезная трепка пробуждала во мне совесть, и я
шел на нос с негромкой бранью, которая, услышь ее распорядитель погоды,
несомненно, вызвала бы столь же пагубные последствия, как убийство
альбатроса.
Наконец налетел ветер, и, конечно, это был зюйд-вест. Крепкий
зюйд-вест. Все утро я шел крутой бейдевинд, изрядно поработал. Впрочем, это
куда лучше, чем сидеть сложа руки. Теперь дел хватает. Взять два рифа на
гроте, потом и вовсе его убрать, так что некоторое время идем под одним
стакселем; тем не менее удается произвести полуденную визировку. Зюйд-вест
немного утих, надо ставить грот с двумя рифами. Ветер сместился к западу -
поворот оверштаг. После четырех часов ходу правым галсом вам сдается, что
пора поворачивать, хватит сваливаться к югу. Снова поворот оверштаг. И так
далее. Два штилевых дня сделали меня лентяем, и я успел отвыкнуть от треска,
скрипа и глухих ударов вкупе с соленым душем - неизбежного аккомпанемента
лавировки. В океане крутоверть.
Волна? После каких-нибудь двенадцати часов умеренного до свежего ветра