"Вэл Хаузлз. Курс - одиночество " - читать интересную книгу автора

любящие сердца. Убедившись, что путь свободен, я спустился, чтобы разжечь
примус, что-нибудь приготовить и перекусить. Я чувствовал себя гораздо
спокойнее, радовался, дурачок, как ладно все идет, не подозревая, что
совершаю новую грубую ошибку.
Еще одна ночь с упражнениями "вверх-вниз" через каждые двадцать минут и
с затрудняющими ход хлесткими кратковременными ливнями. Двадцатиминутные
промежутки, во время которых я либо дремал, либо прислушивался к звукам,
издаваемым яхтой, и к четырем часам утра достиг такой степени раздражения,
что меня смогла бы утешить только ласковая женщина или шеф-повар высшего
разряда. Предпочтительно оба, хотя я вряд ли смог бы по-настоящему воздать
им должное. Четыре часа утра подходящее время, чтобы выкинуть из головы
мысль о сне и подумать о приготовлении завтрака. Что-нибудь попроще.
Половина грейпфрута, слегка посыпанная сахаром, пара копченых селедок
(небольших), бекон, яйцо, сосиска, оладьи с сиропом, поджаренный хлеб,
мармелад. Все это в сочетании с несколькими чашками горячего сладкого кофе.
А на самом деле? Нескончаемая возня с этим чертовым примусом (засорилась
форсунка). Наконец добрый, горячий напиток: шесть ложек сахара, три ложки
какао, полкружки кипятка с порошковым молоком. Далеко не то, что
воображаемый завтрак, но достаточно питательно. Кроме того, несколько галет
с мармайтом. И вы готовы встречать рассвет.
За ночь море съежилось в лужицу, на которой только-только умещается
яхта. Пруд, у которого есть поверхность, а протяженности и глубины почти
нет.
Когда рассвело, я смог урвать для сна целый час. И проснулся, ощущая
подъем, какого в предыдущие два дня не было и в помине. Несмотря на
недосыпание и отсутствие нормального аппетита, я чувствовал, что
налаживается содружество с яхтой, и понемногу втягивался в привычный
распорядок бортовой жизни, которым до сих пор беззастенчиво пренебрегал.
Перемыл громоздящуюся в кокпите грязную посуду. Не очень старательно, но
вполне сносно. Убрал в каюте, откачал воду из трюма, навел порядок на палубе
и сел за судовой журнал, в котором до сих пор было сделано лишь несколько
отрывочных записей. Сколь поучительно оглянуться назад и оценить свои
действия на основе того, как и сколько записано о том, что надлежало или
можно было сделать. Возьмем навигацию - как поверхностно я к ней подходил.
Скорость и направление ветра записаны, отмечены степень волнения, пройденный
курс и расстояния, но - и это очень существенно - ни слова не сказано о
проделанных за день маневрах, и точная позиция судна не определялась.
По-прежнему дул норд-вест, гоня зыбь и срывая гребни с волн, но как
только солнце поднялось достаточно высоко для точного визирования, я достал
секстант и попробовал взять его высоту. Через двадцать минут после трех
соленых душей у меня был готов ряд более или менее удовлетворительных
измерений. Трудности определения не выходили за пределы обычного для малых
судов, и я умел с ними справляться, даже слегка гордился своим умением.
Итоги наблюдений достаточно близко отвечали счислимому пути, чтобы успокоить
мою душу, и я стал нетерпеливо ждать полудня, собираясь взять меридиональную
высоту, однако облачность и усилившийся ветер лишили меня этого
дополнительного удовольствия. К тому времени, когда солнце достигло зенита,
порывистые броски яхты вместе с капризами погоды исключили возможность
наблюдений. Очень хотелось сказать несколько теплых слов о погоде,
помешавшей визированию, но я утешился мыслью о том, что три тысячи миль