"Джон Харви. Ты плоть, ты кровь моя" - читать интересную книгу автора

Доналд был последним ребенком пожилых родителей, нежеланным, ошибкой,
как его часто называли, маленьким и слабеньким с рождения последышем,
который еле-еле выжил, и, как его мать имела обыкновение подчеркивать,
чертовски жаль, что выжил. Их семейство жило на северо-востоке, в захудалом
загаженном доме на окраине Сандерленда, где обитало одновременно три
поколения, вечно в тесноте, спотыкаясь друг о друга; где половина окон в
лучшем случае были забиты досками, а задняя дверь распахивалась при малейшем
порыве ветра. Папаша его пробавлялся случайными заработками, собирал
металлолом и продавал куда только мог, вечно играл на скачках и проигрывал,
получал пособие; мать работала уборщицей в местной школе. Трое его братьев,
еще не достигнув подросткового возраста, уже имели неприятности с полицией.
Одна из сестер умудрилась забеременеть в тринадцать лет, в тот самый год,
когда родился Шейн.
Такая их жизнь могла измениться только к худшему, что и произошло.
Папаша его бил - это считалось само собой разумеющимся, - зажимая ему при
этом рот рукой и охаживая толстенным ремнем по заднице. Дед насиловал его,
когда напивался пьян; двое братьев, когда были трезвы, тоже трахали его, по
очереди, пока он не начинал исходить кровью. Всякий раз, когда он сбегал из
дому, полиция или какой-нибудь доброжелатель из социальной службы непременно
возвращали его обратно. Только одна его средняя сестрица, Айрин, выказывала
ему хоть какую-то любовь, утирала слезы и успокаивала, усадив к себе на
колени. Но когда она уехала, выйдя замуж за слесаря-газовщика из
Хаддерсфилда, до которого около сотни миль, - один ребенок у нее уже имелся,
а второй был на подходе, - у Шейна не осталось никого, с кем он мог бы
поговорить, кому мог бы довериться. И он все больше и больше уходил в себя,
в маленький темный мирок собственного убогого сознания.
Накануне своего пятнадцатилетия, вскоре после отъезда Айрин, он вдруг
сорвался - словно внутри у него что-то лопнуло - и набросился на
преподавателя столярного дела с обломком деревянного бруса в руке, перебил
полдюжины окон в школе, вломился в собственный дом, забрал у матери из сумки
только что полученную зарплату, прихватил кое-какую одежду и все, что можно
было украсть, сложил все это в старую сумку и подался автостопом на
юго-запад.
Ему пришлось трудно. Большинство водителей, даже если и замедляли ход,
едва взглянув на Доналда, тут же вновь набирали скорость. Одну ночь он
провел, свернувшись калачиком на своем жалком имуществе, на автобусной
остановке в Дарлингтоне, другую проспал под изгородью возле автостоянки,
прямо рядом с шоссе А61. К тому времени, когда Шейн объявился у дверей своей
сестры, он был голоден, грязен, глаза ввалились, а одежда вся пропахла
сыростью и еще кое-чем похуже.
Айрин обняла его и втащила в дом. В ванной на втором этаже она его
раздела, словно маленького, и обтерла влажной тряпкой.
- Пусть только не думает, что тут останется, потому что хрен ему! -
заявил Невилл, муж Айрин.
Не обращая на него внимания, Айрин отрезала несколько ломтей хлеба,
намазала их маргарином, а сверху джемом. Приготовила чай. Она была на
седьмом месяце беременности, и это было заметно; ребенок лежал неправильно,
однако у него еще было время, чтобы занять нужное положение.
- Шейн, милый, что ты там натворил? - спросила она, глядя, как он
уплетает хлеб. - У тебя неприятности, да?