"Михаил Харитонов. Зимы не будет " - читать интересную книгу автора

покрыты льдом. Ничего, голубка Эвридика, такова судьба русской культуры. И
живая ласточка упала на горячие снега. Ты помнишь, откуда?.. Инга
заговорщицки улыбается. В небе мелькает звезда.
...Из-под верблюжьего одеяла торчат голые коленки. "Ты маленькое
тёплое дерево, я засуху твою намочу", - Инга щекочет губами ухо, слова
проваливаются куда-то вниз, минуя сознание, не оставаясь в памяти надолго.
Не помнить. Стереть. Забыть.
...Стандартный советский кабинет. "Вы мне говорили насчёт военного
перевода..." Глаза человека за столом прищуриваются. "Разочаровались,
значит, в академической науке?" Правильный ответ - отрицательный. "Нет, не
разочаровался. Просто просиживать штаны на кафедре я могу и в свободное
время. Свободное от настоящей работы". "Хорошо. Идите. Мы с вами свяжемся."
Картинка меркнет...
Гоголевский бульвар. Памятник Гоголю работы Андреева, сливающийся с
тёмным фоном. Шпулин проходит мимо, не задерживаясь: завтра Учёный совет,
надо быть готовым ко всему.
Ещё несколько картинок вспыхивают и сгорают в голове. Задерживается
такая. Зелёная лампа, прозрачная стеклянная пепельница. Виталий Игнатьевич
где-то слышал, что все пепельницы такого вида делаются на каком-то гебешном
заводике. Они стеклянные, потому что Берия боится, что в пепельницу можно
встроить маленький звукозаписывающий аппарат. Видимо, такие уже есть. Какая
всё-таки гадость. Внутри пепельницы - одинокий окурок. Золотой ободок
вокруг фильтра. Запомнить марку - в шпулинском знаменитом портсигаре таких
нет... "Мы тут посоветовались с товарищами, и решили вас взять. На
пробу..." Сидящий за столом лыбится, бликуя золотыми зубами. Картинка
улетает в никуда.
...Консерватория. Девушка и альт. Немыслимо эротические движения
смычком. Альт послушно стонет и вскрикивает, как дорогая кокотка. Да,
всё-таки в академической музыке что-то есть...
...Ресторан. Невкусный шашлык, облитый ткемалевым соусом. Проклятая
кавказская кухня, насаждаемая кремлёвским горцем, успешно вытесняет русский
стол. Все уже изрядно пьяны. Молодой русист Пыжев пытается по памяти
воспроизвести что-то из Льва Николаевича. Шпулин машинально поправляет
цитату, потом вдруг задумывается, по какому изданию он это цитирует. За
десять секунд он успевает пролистать в голове все известные ему варианты
исходного текста. Хм, такого варианта нет. Услужливая память делает ещё
несколько оборотов, после чего выдаёт первоисточник: Вересаев. Из этого
следовало, что Пыжев самого Толстого не читал. Или, возможно, читал - но
уже после Вересаева. Виталий Игнатьевич наливает себе водки, отчётливо
понимая, что гуманитарная наука в этой стране заканчивается. Если они все
такие... Водка тёплая. Шпулин плачет.
...Раннее зимнее утро. Машина у подъезда.


* * *

Конечно, на самом-то деле всё это было совсем не так просто. На всякие
предварительные действия ушло года три, и столько же на саму карьеру. И то,
если бы не Неодолимая Сила и её помощь (которую Шпулин никогда не
переставал ощущать), он, наверное, бросил бы это занятие - до того оно