"Лесли Поулс Хартли. По найму" - читать интересную книгу автора

приходить. Но еще долго после этого он старался не смотреть на женские
туфли, и если все же его взгляд ненароком падал на эти символы победительной
женственности, по коже начинали бегать мурашки.
Армия как нельзя лучше отвечала основным свойствам его натуры:
воинственности, цинической готовности делать, что прикажут, и приказывать
самому, не вникая особенно в смысл приказа, - лишь бы при этом не нарушались
параграфы устава, - удивительному чутью на людей (мельком брошенного взгляда
было ему достаточно, чтобы безошибочно определить, как поведет себя тот или
иной человек в трудную минуту), любви к праздникам и парадам, умению
органично вписаться в жизнь сложного целого и принять его условности,
традиции, интриги и законы товарищества. Ему казалось, что в армии человека
ценят исключительно по его личным качествам, и потому надеялся преуспеть.
Ему было важно утвердить себя как личность - в своих глазах и в глазах
окружающих.
В армии он добился такого двойного признания, и с каждой новой нашивкой
оно росло и крепло. Ему казалось, что он сумел победить обстоятельства,
выиграть сражение с армейской системой. На самом деле все было несколько
сложнее. То, что он считал трофеями, было лишь вознаграждением за его
смелость, терпение, добросовестность, лояльность, - за то, что он отдавал
армии всего себя без остатка. Он не мог иначе - в противном случае он
перестал бы себя уважать. Но он в жизни не признался бы в этом никому, даже
самому себе. Он ни за что не назвал бы это чувством долга - вместо этого он
предложил бы великое множество уничижительных слов-заменителей, в том числе
и с неприличными приставками. Новобранцы, которых он муштровал, чтобы
сделать из них "хороших солдат", тоже вряд ли объяснили бы его усердие
чувством долга - они бы придумали (да, кстати, не раз и придумывали)
что-нибудь похлестче. У них были на то причины: ремесло свое он знал
отменно, и ни у кого не повернулся бы язык назвать его тупым служакой, но с
подчиненными не церемонился и не носил им утренний чай в постель. Вместо
этого он при первом удобном случае давал им понять, кто из них главный, и
для поддержания своего авторитета охотно пользовался теми многочисленными
преимуществами, которыми обладает в армии старший по званию. Он бывал
беспощаден и умел сразить словом наповал. Но умел и поставить человека на
ноги. За это его уважали: даже те, кто, казалось бы, имел все основания
возненавидеть его, встречаясь с ним после демобилизации, бывали рады
угостить его выпивкой.
Новобранцев было можно и даже нужно муштровать, но с клиентами такие
методы не годились. Их не полагалось сердить. Только постоянно поддакивая и
потакая им, можно было надеяться превратить их в "хороших клиентов". Он так
и поступал, хоть это и было ему не по душе, и постепенно забывал, что в этом
мире возможны отношения, основанные на взаимных обязательствах. В
гражданской жизни действовали принципы: "каждый за себя" и "падающего
толкни". В армии отношения между отдельными лицами регулировались
сложнейшей, детально разработанной системой прав и обязанностей, не
приложимой к гражданской жизни. Армия была не микрокосмом, а
самостоятельным, замкнутым в себе миром, где торжествовали законы мужского
коллективизма, основанного на субординации. Кому-то также могло показаться
иронией, но водитель видел в этом проявление истинной свободы.
Армия была его единственной и большой любовью, но в конце концов он и в
ней разочаровался, решив (и не без оснований), что она его обманула. Как это