"Лесли Поулс Хартли. По найму" - читать интересную книгу автора

состоянии водитель был задумчиво грустен, смеясь (что случалось нечасто),
сверкал белками глаз. Анфас он выглядел старше своих лет - столько былых
переживаний отразилось на его лице, но в профиль и с затылка (а именно так
обычно смотрели на него пассажиры) он казался моложе. Он не походил на
чистокровного англичанина - вполне возможно, что среди его далеких предков
были пикты.
Природа задумала его лицо выразительным, но у водителя на этот счет
были свои соображения: выразительное лицо не умеет ничего скрывать, он же по
натуре отличался немалой скрытностью. Болезненно самолюбивый, он легко
обижался - даже когда никто и не думал его обижать. В молодые годы он,
подвыпив, был не прочь затеять ссору. Искоса брошенного взгляда было
достаточно, чтобы разжечь в нем воинственный пыл. Если дело доходило до
рукопашной, то водитель, который бы одним из лучших боксеров в батальоне, а
на состязаниях по перетягиванию каната неизменно выбирался капитаном, умел
неплохо за себя постоять. Хулиганом он не был, просто временами его
охватывало неодолимое желание драться со всеми подряд, но он быстро отходил
и охотно пил мировую с недавними противникам. После драки дышалось
привольнее мир казался не так уж плох. Впрочем, храбрость его имела свои
пределы. Горожанин до мозга костей, он вдруг умолкал, если на загородной
прогулке с очередной знакомой замечал приближающееся стадо коров, и обретал
свою обычную словоохотливость, лишь когда опасность была далеко позади.
На плацу и в казарме, если того требовали обстоятельства, он не
стеснялся в выражениях, но в спокойной обстановке и среди своих товарищей
предпочитал изъясняться ироническими намеками, не столько чтобы позабавить
себя, сколько в виде подсознательного напоминания окружающим, что, немало
повидав на своем веку, он давно утратил способность ахать по пустякам.
"Бывает!" - небрежно ронял он в такие минуты.
Что касается его жизненной философии, то сам он считал себя циником. Не
строя никаких иллюзий насчет мира и людей, он полагал себя разочарованным.
Иногда, запершись в ванной, он распевал песни, среди которых была и такая,
исполнявшаяся на мотив "Доброго старого времени":

Вполне готов поверить я,
Что блохи и клопы-друзья.
Залезли на стол, играют в футбол -
А я у них судья!

Вот, пожалуй, и все, во что он был готов поверить. Но он не хвастался:
хвастовство, согласно его кодексу, было серьезным прегрешением, хвастунов он
высмеивал беспощадно. "Взбиваем омлет помелом, да?" - вопрошал он в таких
случаях, и в его голосе появлялись лениво-издевательские интонации,
служившие для тех, кто его хорошо знал, верным сигналом надвигающейся
опасности. "Ну-ка, ну-ка, - обращался он к неосторожному собеседнику. - Это
занятно. Повтори-ка еще разок!" Но, считая себя циником, он со здравомыслием
последнего умел сдерживаться: мало кто из его клиентов подозревал, какие
мысли и чувства скрывались за бесстрастным выражением его красивого лица. Он
же, внимательно присматриваясь к своим клиентам, прекрасно знал, с кем и как
надо себя вести, чтобы им остались довольны. Он только избегал
распространяться о себе, полагая, что клиентам это вряд ли будет интересно.
Он произносил "милорд" и "миледи", а также "сэр" и "мадам" так, что в его