"Фрэнсис Брет Гарт. Кресси (Повесть)" - читать интересную книгу автора

нему и, показывая дорогу, поплелся к железной пристройке. Мистер Форд
осторожно последовал за ним, вполне сознавая, что вся эта собачья
любезность не более как уловка, рассчитанная на то, чтобы самому
проникнуть в дом, взвалив при этом всю ответственность и возможный позор
разоблачения на ничего не подозревающего гостя. Так оно и оказалось. Из
соседней комнаты донесся недовольный возглас, потом тот же женский голос
проворчал: "Опять этот чертов пес!" И его пристыженный четвероногий
спутник конфузливо ретировался во двор. Мистер Форд остался один в грубо
убранной гостиной. Прямо перед ним открытая дверь вела в соседнюю комнату,
где как раз в эту минуту появилась женщина, на ходу отшвырнувшая кухонное
полотенце. Это была миссис Маккинстри. Рукава на ее красных, но еще
красивых руках были засучены, она вытирала пальцы о передник, выставив
локти, отдаленно напоминая изготовившегося к бою боксера. Сходство это еще
усилилось, когда, вдруг заметив учителя, она, не разжимая кулаков,
отпрянула за дверь, словно отброшенная на канат воображаемым противником.
Мистер Форд тактично попятился.
- Прошу прощения, - вежливо обратился он к противоположной стене, -
дверь была открыта, я и вошел за собакой.
- Это он, аспид, придумал уловку, - жалобно отозвалась из той комнаты
миссис Маккинстри. - На прошлой неделе китайца привел, а когда поднялась
суматоха, изловчился ухватить солонины из бочки. Нет такой подлости, чтобы
не придумал этот зловредный пес.
В речи ее прозвучал нелестный намек, однако, когда она вновь
появилась в комнате, со спущенными рукавами, пригладив черное шерстяное
платье и сняв передник, на лице ее была усталая, но вполне
доброжелательная и даже гостеприимная улыбка. Смахнув передником пыль со
стула, она поставила его перед учителем и по-матерински пригласила:
- Раз уж вы здесь, милости просим, садитесь и будьте как дома. Моих
мужчин никого сейчас нет, но скоро кто-нибудь из них да появится, это уж
точно. Не было еще такого дня, чтобы они не досаждали мамаше Маккинстри
почитай что каждые пять минут.
При этом суровая гордость осветила ее озабоченное, изможденное лицо.
Странно, но слова ее были правдой. Эта худая, костлявая женщина, едва
достигшая средних лет, уже долгие годы жила на добровольных ролях матери и
кухарки не только для мужа и деверей, но и для трех или четырех других
мужчин, которые в качестве не то работников, не то компаньонов проживали с
ними на ранчо. Постоянное общество "ее мужчин" и "ее ребят", как она их
называла, близкое участие в их жизни лишили ее многих женских черт. Их
было немало на Юго-Западе, таких, как она, непритязательных помощниц своих
столь же непритязательных мужей и братьев, деливших с ними лишения и
тяготы с угрюмой мужской выносливостью, а не с женским терпением; женщин,
которые отправляли тех, кого любили, на трудный подвиг или кровавую
вендетту спокойно, как на самое обычное дело, или же с вдохновением
ярости; женщин, которые самоотверженно выхаживали раненых, чтобы не умерла
вражда, а убитых встречали без слез, пылая местью. Удивительно ли, что в
этом неженском мире Кресси Маккинстри выросла такая, ни на кого не
похожая? Не без уважения глядя на мать, мистер Форд поймал себя на том,
что противопоставляет ей ее кокетливую, грациозную дочь, гадая, где
кроются в юном девическом обличье контуры будущей угловатой фигуры.
- Хайрам сегодня утром думал сходить в школу поговорить с вами, -