"Брет Гарт. Язычник Вань Ли (Авт.сб. "Трое бродяг из Тринидада") (Детск.)" - читать интересную книгу автора

обмана; он привык смотреть на человека как на кругом одураченного
простофилю. Короче говоря, умей Вань Ли размышлять, из него вышел бы
скептик, будь он постарше, из него вышел бы циник, будь взрослым -
философ. Пока что это был маленький бесенок, но бесенок добродушный (его
нравственная природа еще крепко спала), бесенок, вырвавшийся на волю,
способный ради развлечения и на хороший поступок. Я не знаю, была ли у
него какая-нибудь духовная жизнь, но что касается суеверия, то он всюду
таскал с собой уродливого фарфорового божка, которого то всячески поносил,
то старался задобрить. У него хватало ума, чтобы не воровать и не лгать.
Каких бы правил поведения он ни придерживался, они были созданы его
собственным умом.
По натуре своей Вань Ли был мальчик впечатлительный, хотя добиться от
него выражения каких-нибудь чувств мне казалось почти невозможным;
впрочем, я думаю, что он привязывался к людям, которые хорошо к нему
относились. Каким бы Вань Ли стал при более благоприятных обстоятельствах,
то есть не находись он в полной зависимости от загруженного работой,
живущего на убогое жалованье журналиста, сказать трудно, я знаю только,
что редкая, скупая ласка, которую я уделял ему под влиянием минуты,
принималась с благодарностью. Он был очень верен и терпелив - качества
редкие в рядовом американском слуге; при мне держался "печально и учтиво",
как Мальволио [персонаж комедии В.Шекспира "Двенадцатая ночь, или Что
угодно"]. Я вспоминаю только один-единственный случай, когда он проявил
нетерпение, и то при особых обстоятельствах. Обычно я брал Вань Ли после
работы к себе домой, рассчитывая, что, может быть, придется послать его в
редакцию, если мою редакторскую голову осенит какая-нибудь новая
счастливая мысль. Однажды вечером я что-то строчил, задержавшись позднее
того часа, когда обычно отпускал Вань Ли, и совершенно забыл, что он сидит
на стуле у двери. И вдруг мне послышался голос, жалобно пробормотавший
нечто вроде "чи-ли".
Я обернулся и сердито посмотрел на него.
- Что ты говоришь?
- Моя сказала: "Чи-ли".
- Что это значит? - нетерпеливо спросил я.
- Твоя понимает "здлавствуй, Джон"?
- Да.
- Твоя понимает "площай, Джон"?
- Да.
- Ну вот, "чи-ли" - то же самый.
Я прекрасно понял его. "Чи-ли" значило примерно то же, что "спокойной
ночи", а мальчику не терпелось уйти домой. Но склонность к озорству,
которая, боюсь, была и во мне, подталкивала меня пропустить этот намек
мимо ушей. Я сказал, что ничего не понимаю, и снова занялся своим делом.
Через несколько минут я услышал, как деревянные башмаки Вань Ли жалобно
застучали но полу. Я поднял глаза. Он стоял у двери.
- Твоя не понимает "чи-ли"?
- Нет, - строго ответил я.
- Твоя понимает "большой дулак"? "Чи-ли" - то же самый!
И, выпалив эту дерзость, он убежал. Однако на следующее утро он был
по-прежнему кроток и терпелив, а я не напоминал ему про его вчерашнюю
выходку. Решив, должно быть, пойти на мировую, он принялся чистить черной