"Роберт Харрис. Enigma " - читать интересную книгу автора

даже травинка, - рассыпалась на отдельные листы. Эта книжка упала,
раскрывшись на жирно подчеркнутом месте: "... есть по крайней мере одна
цель, которой настоящая математика может послужить в войне. Когда мир сошел
с ума, математик может найти в математике ни с чем не сравнимое забвение.
Ибо из всех искусств и наук математика является самой отвлеченной".
Что ж, последняя строчка достаточно справедлива, подумала хозяйка. Она
закрыла книгу, повертела в руках и взглянула на корешок: Г. Х. Харди,
"Апология математика", Кембридж Юниверсити Пресс.
В другой коробке тоже было мало интересного. Старая гравюра с
изображением капеллы Кингз-колледжа. Поставленный на одиннадцать часов
дешевый будильник в черном фибровом футляре. Радиоприемник, академическая
шапочка и пыльная мантия. Пузырек чернил. Телескоп. Номер "Таймс" от 23
декабря 1942 года с кроссвордом, заполненным двумя разными почерками - один
очень мелкий и аккуратный, другой более округлый, видимо, женский. Сверху
проставлены цифры 27. 12. 8. 15. И, наконец, на дне коробки карта, которая,
когда она ее развернула, оказалась картой не Англии и даже (как она
подозревала и втайне надеялась) не Германии, а картой ночного неба.
Хозяйка была настолько разочарована этой весьма неинтересной
коллекцией, что, когда в половине первого ночи постучали в дверь и маленький
человечек с северным говором доставил два чемодана, она даже не потрудилась
их открыть и прямо свалила в пустую комнату.
Владелец вещей появился в девять часов утра в субботу. Позже она
объяснила соседке, миссис Скрэтчвуд, что запомнила это время - по радио как
раз заканчивалась церковная служба и вот-вот должны были начаться последние
известия. Он выглядел именно так, как она себе представляла. Небольшого
роста. Худой. Ученый. На вид болезненный, оберегает руку, похоже, повредил.
Небритый и бледный как... чуть было не сказала "как простыня", но белые
простыни она видела только до войны, во всяком случае, в своем доме. Одежда
приличная, но в страшном беспорядке: на пальто оторвана пуговица. Правда,
довольно симпатичный. Вежливый Очень хорошо держится. Голос тихий. Сама она
не имела детей, но будь у нее сын, он был бы примерно такого же возраста,
что и постоялец. Словом, видно, что его надо подкормить.
Хозяйка придерживалась строгих правил в отношении платы. Всегда
требовала за месяц вперед - разговор начинала прямо в вестибюле, до того как
показывать комнату, - обычно возникал спор, и в конце концов она, ворча,
соглашалась на две недели. Этот же заплатил без звука. Она запросила семь
фунтов шесть шиллингов, он дал восемь фунтов и, когда она сделала вид, что
нет сдачи, сказал:
- Хорошо, отдадите потом.
Когда она заикнулась о продовольственных карточках, он мгновение
недоуменно смотрел на нее, потом спросил (и она запомнит это до конца
жизни):
- Хотите сказать, эти?
"Хотите сказать, эти? " - повторяла она в изумлении. Словно он никогда
их не видел! Отдал ей книжечку коричневых талонов - драгоценные бумажки,
дающие право еженедельно получать четыре унции масла, восемь унций бекона,
двенадцать унций сахара, - сказав, что она может распоряжаться ими, как
хочет.
- Я ими никогда не пользовался.
К тому времени она находилась в таком смятении, что ничего не