"Джоанн Харрис. Спи, бледная сестра " - читать интересную книгу автора

вульгарных ртов, я не жаловался и теперь, оглядываясь на свои ранние работы,
с трудом могу поверить, что у очаровательной Джульетты был
незаконнорожденный ребенок, а невинная Золушка любила приложиться к бутылке
джина. В те дни я узнал о женщинах больше, чем когда-либо хотел знать. Я
слушал их болтовню, видел их развращенность, читал их грязные мысли и
презирал, несмотря на хорошенькие личики.
Некоторые пробовали соблазнить меня своими дешевыми уловками, но в те
времена я держал своего внутреннего змия под контролем: каждое воскресенье я
ходил в церковь, днем работал в студии, а вечерами отдыхал в респектабельном
клубе. У меня было несколько приятелей, но я редко испытывал нужду в
компании. Ведь у меня было искусство. Я даже вообразил, что женщины не имеют
надо мной власти, что я наконец обуздал порывы грешной плоти. Вот на таком
самомнении Господь и колесует грешников. Но время бежит, и я должен
перепрыгнуть еще через три года, к тому моменту, когда мне исполнилось
тридцать три, в тот ясный осенний день, когда я встретил свою Немезиду.
Одно время я писал детей - найти красивого ребенка, которого мать
готова отпускать на несколько часов в день, не составляло труда. Я платил им
по шиллингу в час - больше, чем некоторые из этих женщин зарабатывали сами.
Итак, я, как обычно, гулял по парку и вдруг заметил женщину с ребенком -
некрасивую особу в черном и маленькую девочку лет десяти, чье лицо было
столь поразительно, что я остановился, не в силах отвести глаз.
Худенькая девочка, закутанная в уродливую черную пелерину, словно с
чужого плеча, двигалась с необычным для своего возраста изяществом, но более
всего меня потряс цвет ее волос - скорее белые, чем золотистые, и на
мгновение она показалась маленькой старухой, подкидышем, оставленным эльфами
среди веселых румяных ребятишек. У нее было заостренное почти бесцветное
лицо, большие бездонные глаза, не по-детски пухлые, но бледные губы и
удивительно трагичный вид.
Я сразу понял, что она должна стать моей натурщицей: ее лицо обещало
бесконечное разнообразие выражений, каждое движение было законченным
шедевром. Глядя на нее, я знал, что этот ребенок станет моим спасением. Ее
невинность тронула меня не меньше, чем ее призрачная красота, и когда я
подбежал к ним, в глазах у меня стояли слезы. От нахлынувших чувств я в
первый миг даже не мог говорить.
Девочку звали Эффи, унылая женщина была ее теткой. Эффи жила над
крошечной шляпной мастерской в переулке Кранбурн с теткой и матерью, которые
были, что называется, приличными. Мать, миссис Шелбек, - вдова, находившаяся
в стесненных обстоятельствах. Эта визгливая назойливая женщина ничем не
походила на дочь. Предложенная мной плата в размере одного шиллинга в час
была принята без какой-либо скромности и стеснения, обычно выказываемыми в
благородных семьях. Подозреваю, предложи я половину этой суммы, ее приняли
бы с той же готовностью - а я бы с радостью предложил вдвое больше.
Эффи пришла ко мне в студию - как подобает, в сопровождении тетки - в
ту же неделю, и все утро я рисовал ее с различных ракурсов: в профиль, в три
четверти, анфас, с поднятой головой, с опущенной... каждый набросок
прелестнее предыдущего. Она великолепно позировала: не вертелась, не ерзала,
как другие дети, не болтала и не улыбалась. Казалось, студия и сам я внушали
ей благоговейный страх, она с почтительным изумлением тайком изучала меня.
Потом пришла снова, а на третий раз - уже одна, без тетки.
Первая моя картина с ней называлась "Сон сестры", как стихотворение