"Джоанн Харрис. Спи, бледная сестра " - читать интересную книгу автора

заговорил с прежней лаской: - Постарайся понять, Эффи. Ребенок был болен. Он
не мог выжить. Слишком маленький.
Громкий безудержный вопль вырвался из уст Эффи. Я взял ее за руки, не
то умоляя, не то браня.
- Ты слишком молода, чтобы иметь ребенка. Все это было неправильно. Это
была ошибка. Это...
- Не-еееет!
- Прекрати шуметь!
- Нее-е-ее-ееет!
- Прекрати! - Я потряс ее за плечи, и она инстинктивно подняла руки к
лицу, глаза горели, щеки побелели от слез. На какой-то миг ее слезы
показались мне столь эротичными, что я отвернулся, сердито покраснев. Я
сказал мягче:
- Эффи, это к лучшему. Дорогая, теперь все может быть как раньше. Не
плачь, Эффи. Просто ты слишком хрупкая, чтобы носить ребенка, вот и все. Ты
слишком молода. Вот. - Я потянулся за стаканом и пузырьком с опиумом и
отмерил шесть капель в воду. - Выпей, это успокоит нервы.
Я терпеливо держал стакан, пока Эффи пила, цепляясь за мою руку и
глотая слезы вперемешку с лекарством. Я чувствовал, как ее тело постепенно
расслабляется, и наконец она обмякла в моих руках.
- Вот умница. Теперь лучше?
Эффи сонно кивнула и уткнулась головой в мой согнутый локоть. Она
пошевелилась, и в ноздри ударил резкий запах жасмина. Возможно, мне
причудилось, не знаю - ощущение было таким мимолетным.

Девятка мечей[6]

4

Я проболела несколько недель. Зимняя погода препятствовала моему
выздоровлению, я подхватила простуду, не успев оправиться после
преждевременного рождения ребенка, и провела в постели еще некоторое время.
Помню сочувственные гримасы на лицах, склонявшихся надо мной, но сердце мое
замерзло; я хотела поблагодарить всех за беспокойство, но в словах не было
никакого смысла. Тэбби (она жила с нами на Кранбурн, еще когда я была совсем
маленькой) ухаживала за мной и качала головой, и поила меня бульоном; юная
Эм, горничная, расчесывала мои волосы и одевала меня в прелестные кружевные
ночные сорочки, и сплетничала о своей семье и сестрах в далеком Йоркшире;
садовник Эдвин время от времени присылал несколько ранних крокусов или
нарциссов со своих драгоценных клумб и ворчал, что "они подкрасят щечки
молодой госпожи". Но даже их доброта не могла меня расшевелить. Я сидела у
камина, завернувшись в толстую шаль, иногда с вышиванием, но чаще просто
уставившись на огонь.
Уильям, который мог бы разбудить меня, вернулся в Оксфорд, где его
ждала должность младшего научного сотрудника, и теперь разрывался между
радостью от вознаграждения за долгие годы учебы и тревогой, что оставил меня
в столь подавленном состоянии.
Генри был само внимание: почти целый месяц ко мне не пускали
посетителей - он говорил, что никому не позволит меня расстраивать, - и он
ни разу не уходил к себе в студию. Генри работал дома над дюжинами эскизов к