"Ширл Хенке. Упрямица" - читать интересную книгу автора

поспешное отступление издевательским взглядом.
И еще послал ей вслед такие слова:
- До ужина веди себя прилично, как примерная супруга! Что будет после
ужина - трудно сказать! Но прислуге незачем знать о наших развлечениях. И
поторопи кухарок, я оголодал, моя милая...
Каждое слово, брошенное ей в спину, было подобно свинцовой пуле. Так
расстреливали хуаристы аристократов, а он - ее, свою супругу, -
унизительными насмешками.
Мерседес оттолкнула от себя Буффона и прогнала его на кухню, где пса
ждали вкусные обрезки от готовящихся праздничных кушаний, а сама
прислушалась к скрипу ступеней под тяжестью шагов дона Лусеро.
Он поднялся на самый верх и задержался у двери, ведущей в комнату, где
в добровольном заточении коротала свои последние дни донья София, чья
ненависть к рожденному ею сыну пересиливала материнскую любовь.
Сейчас она была стара и беспомощна, и ни к чему было сводить с ней
счеты. При мысли об этом его лицо осветилось снисходительной усмешкой. Чем
мать могла повредить своему взрослому сыну? Она уже сделала все, что было в
ее силах. Но однако запас яда в ней еще оставался. Переступить порог
означало ввязаться в новое сражение, но ему ли, столько раз рисковавшему
жизнью, опасаться какой-то злобной фурии?
Лусеро постучался, и ему ответил слабый старческий голос - ему
разрешали войти.
Комната напоминала склеп, и дух смерти витал над всей обстановкой.
Темно-вишневого цвета бархатные портьеры загораживали окна от солнечного
света. На стене в сумраке едва поблескивало огромное серебряное распятие. По
углам комнаты высились вырезанные из дерева статуи святых, а пространство
между ними занимали живописные полотна на библейские сюжеты.
Среди всего этого великолепия размещалась кровать, инкрустированная
слоновой костью, с бархатного полога которой ниспадали плотные кружевные
занавеси, оберегающие от москитов.
Но вряд ли москиты покусились бы на лишенное крови существо, возлежащее
на этой кровати.
Донье Софии исполнилось лишь пятьдесят два, но выглядела она глубокой
старухой - иссохшая, ни куска плоти на обтянутых кожей костях.
Пламя свечей, горящих повсюду, хоть немного оживляло погребальную
атмосферу этой комнаты.
Донья София лежала на спине. Ее четкий кастильский профиль был
устремлен к небесам, скрытым от нее расписанным местным художником потолком,
где среди пышных облаков резвились пухлые ангелы.
Глаза, пораженные бельмом, ничего не выражали, а насупленные черные
брови, которых почему-то не тронула седина, казались приклеенными к
алебастровой посмертной маске.
Маленькая головка женщины не шевельнулась, лишь тонкие губы пришли в
движение, и изо рта вырвались едва слышимые, но вполне разборчивые слова.
- Значит, ты возвратился домой... - произнесла мать, когда сын, откинув
полог, возник перед ее глазами. - ...И займешь место своего папаши... -
добавила она уже с усилием, потому что длинные фразы давались ей нелегко.
- Я никогда не заменю вам дона Ансельмо, возлюбленная мамаша. Его место
возле вас будет вечно пустовать. - Явное издевательство в голосе сына
заставило вздрогнуть даже это полуживое тело.