"Петер Хандке. Детская история (Тетралогия-3)" - читать интересную книгу автора

машин, выезжавших из города, шла далее мимо нескольких магазинов и обычных
невзрачных фасадов, после чего резко сужалась и одновременно начинала идти в
гору, оставив позади себя асфальт и превратившись в настоящую грунтовую
тропу, тянущуюся так до самой школы светло-каменистой, желто-глинистой,
размытой дождем полоской между двумя рядами низких каменных стен, создающих
впечатление ущелья, в котором и свет, и звуки совсем не те, что в миллионном
городе, хотя при этом никакой сельский дух не примешивается к чистому
представлению о нетронутом поле.
И тем не менее поначалу ребенка приходилось буквально пропихивать в
калитку сада и тащить чуть ли не на аркане к зданию школы. Если взрослый не
исчезал из виду, едва отряхнув с себя цепкие объятия, ребенок тут же давал
задний ход, пытаясь поскорее протиснуться сквозь толчею у входа.
Те, кто ходили в эту школу, уже не были детьми единственного народа,
это были дети города, из ближайшего квартала, самых разных родителей. Первые
месяцы взрослый тоже воспринимал это заведение, в отличие от предыдущего,
как бездушную фабрику. Этому в немалой степени - хотя данное учреждение
представляло собой некую промежуточную ступень между детским садом и
настоящей государственной школой - способствовало слепое зазубривание
названий вне связи с обозначаемыми ими предметами, что воспринималось
ребенком как заучивание сулящих беду, но притом совершенно непостижимых
высочайших предписаний. И когда он потом, дома, стоя посреди комнаты,
повторял заданные на следующий день сведения, касающиеся длины какой-нибудь
реки или высоты какой-нибудь горы, мужчина всякий раз думал: вот это - не
должно быть забыто и до скончания времен должно передаваться из уст в уста -
предание о том, с каким застывшим ужасом в широко распахнутых глазах дети
земли декламировали так называемые полезные сведения из сокровищницы знаний
человечества.

Только к концу весны ребенок несколько пообвыкся в школе. Без всякого
особого умысла, просто потому, что ему самому так хотелось, взрослый теплыми
вечерами брал с собою ребенка на прогулку вокруг квартала, и тогда они
непременно сворачивали на земляную дорожку. Теперь ребенок видит школу
пустой, в сумерках. Иногда старая хмурая женщина, она же директриса,
поливает там цветы, посыпает песком дорожки и кормит мелкую живность.
Распускается плющ. Каменные стены, деревянные балки. На заднем плане, где-то
в недрах города, завывающие сирены, возвещающие о том, что где-то случилась
беда. Шуршание в темных кустах. Уже сонное перепархивание. Поблескивание
камушков на дороге. "Побудем здесь еще чуть-чуть!"
В последние дни учебного года ребенок с радостью исчезал за оградой
школьного сада и по утрам, когда еще там никого не было, - ходил, бродил,
пока не появлялся следующий, которому можно было показать - "я-то пришла
первая". В течение следующего года, проведенного в маленькой школе,
случалось даже так, что ребенок безо всякой охоты отправлялся домой вместе
со взрослым и явно предпочел бы остаться вместе с другими на школьном дворе.
Там, в обозримой компании, на территории, ставшей особой, ребенок нашел себе
хорошее или во всяком случае, подходящее общество, в котором он забывал
всякие причуды и капризы, сохраняя при этом свою чувствительность и
тонкость. Уехав зимою с классом в горы, он почти не скучал (тоска по
родине - эта общая беда, которая оставила немало незаживающих ран в сердцах
его предков, - ребенку была неведома): в первый вечер, в общей спальне, как