"Петер Хандке. Детская история (Тетралогия-3)" - читать интересную книгу автораи ночь была тиха, и все это вместе являло собой примеры иной человеческой
жизни: вечной, как подсказывало порой предчувствие, и единственно правильной, как подсказывал разум. И тогда вдалеке проступают очертания лесистой горы, у подножия которой теснятся дома. Деревья тянутся со всех сторон в едином порыве к небесам, и мягко поднимающаяся линия склона своею ровной плавностью и одновременно устремленностью словно бы в бесконечность сообщает формам горы некоторую округлость, создающую ощущение плодородности. Светлые пятна каменистой почвы между деревьями кажутся издалека сверкающей морской пеной, от которой разлетаются брызги свободы и падают россыпью на грудь. На переднем плане снова появляется на какое-то мгновение извивистая чужеземная река, мерцающие переливы которой переходят все мыслимые и немыслимые границы. Только в печали об упущенном или содеянном, - когда глаза обретают магнетическую всеохватность, - моя жизнь расширяется до пределов эпического. 4 Ребенку тем временем было уже больше трех лет, и он почти всегда играл один - спокойный, довольный, занятый собой, совсем не так, как неиграющий, мрачно замкнутый в себе взрослый. Но оба они со временем (особенно со сменой времен года) прижились в поселке у лесистой горы и стали настоящими местными жителями, так что мужчине вскоре совершенно расхотелось принимать у себя гостей, которые своими фальшиво-сочувствующими физиономиями или ехидными столичными шуточками по поводу дома и его расположения всякий раз отнимали у только вымученными остротами и, собственно, тем жил, назвал их поселок "Стукалово", имея в виду стук каблуков на улице в ночной тиши. Зато все чаще к ним стали заглядывать детишки из близлежащих домов, по отношению к которым поэтому постепенно выработалось нечто вроде соседских чувств. Ребенку было внове находиться вместе с другими, и его чувствительность, столь симпатичная взрослому, трансформировалась от этого в повышенную возбудимость, портившую всю игру. Любой самой ничтожной ерунды было достаточно, чтобы выбить его из колеи, и тогда он принимался буйствовать, впадая в такое неистовство, что остальные с интересом обступали его кругом и только молча смотрели во все глаза, отчего обида превращалась в настоящее безутешное горе, еще больше завораживавшее зрителей, наслаждавшихся этим душераздирающим зрелищем, которое их ни сколько не смущало, ибо уже на следующий день они снова благополучно звонили в дверь, зная почти наверняка, что и на сей раз их ждет похожее представление (а может быть, они приходили просто потому, что в этом новостроечном комплексе, без всяких архитектурных усилий, все комнаты с течением времени сами собой как-то выгородились в одну сплошную детскую площадку). Почти одновременно с этим произошло радикальное изменение: теперь не взрослый был "одиночкой, воспитывающим ребенка", а ребенок был "одиночкой, живущим со взрослым": несмотря на то, что встречи с ровесниками почти каждый раз заканчивались обидой или поражением, ребенок довольно скоро начинал проявлять беспокойство, которое заменило собою прежнее ожидание. Тогда он оказывался не в состоянии, во всяком случае в течение некоторого времени, погрузиться со свойственной ему и такой прекрасной невозмутимостью в |
|
|