"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

Телеграфист поднял свои глаза откуда-то с большой глубины, очень
издалека, и медленно перевел их на Теодора:
- Вы махали мне, да, - сказал он.- Надеюсь, вы научились потом у этого
молодого господина, нашего хозяина, как такие вещи делаются.
- Ах, вот вы как! - ответил Теодор и захохотал, но изрядно смутился.- Я
полагал, что настолько вас знаю, что могу себе это позволить.
- Так что вы читали Стенвинкеля, господин Дидрексон? - спросил Борсен
без всякого перехода.
- Да. Чтобы быть в курсе того, что мне встретится на пути.
- Правильно. Таким путем видишь огромные перемены, совершившиеся здесь
с тех пор. У нас не делается ничего большого по сравнению с тем, что было
тоща. Дела, торговля? Дребедень, кучи желтых шелковых платков. Наша жизнь
выбита из колеи, лошади без кучера, а так как лошади знают, что везти вниз
легче, чем на гору, то они и тащат вниз. Вниз нас, под гору, долой! Жизнь
становится смешной, мы суетимся и работаем из-за еды и платья, мы
притворяемся, будто живем. В старину существовали огромные различия, был
замок и была пустыня, нынче - все одинаково; в старину была судьба, нынче -
заработная плата. Величие - что это такое? Лошади стащили его под гору:
позвольте и мне фунтик величия, сколько это будет стоить? Мы покупаем себе
искусственные челюсти и разводим новую кишечную флору в желудках, для всех
одинаковую, единую по всей линии, мы делим между собою жизнь, разрежаем друг
другу воздух и оставляем каждому следующему поколению все более и более
спутанный и изуродованный мир. Принцесса? Она разъезжает на велосипеде, как
рабочие ее папаши - короля, а они еле-еле сворачивают перед ней на дороге,
хотят - поклонятся, хотят - нет.
Наступил уже вечер, и ужин был окончен, а телеграфист все говорил и
пил; хозяин еще соблюдал вежливость и слушал, но юный Теодор не скрывал
своего нетерпения, он не понимал ни звука из разговора и принимал его за
обыкновенную пьяную болтовню, - так неужели же с ней считаться? Юный Теодор
смотрел на часы, хлопал себя по коленке и громко зевал, закидывая руки за
голову и вытягивался - олицетворение всесветной наглости и дурных манер.
Ему, во всяком случае, следовало бы знать, что пиджак его пропотел под
мышками, хотя пиджак и был новый, и вот теперь он рисковал тем, что Борсен
порекомендует ему ванну, физическую ванну. Откуда такая храбрость? Беря
новую сигару или протягивая руку за спичками, он опрокидывал стаканы из
одного озорства.
Но телеграфист не посмотрел на него строго, и даже вовсе не
посмотрел, - должно быть, он просто находился в болтливом настроении и
продолжал говорить:
- Вы кланяетесь принцессе или не кланяетесь, и она пропускает это
совершенно равнодушно, потому что принцессу тоже стащили под гору. Случись-
ка это в старину! Ее горничные расчищали бы ей дорогу, лакеи расстилали бы
перед ней ковры. Они радовались бы, пыжились бы от милостивого наказания, -
это было переживание, роковой час; нынче они катят на велосипеде и
наслаждаются своей невежливостью, и все же недовольны. Вы улыбаетесь,
господин Теодор? - спросил вдруг Борсен, словно впервые заметив присутствие
молодого человека.
- Нет! - с изумлением ответил Теодор.
Борсен заговорил с ним ласково, тоном как бы благодетеля.
- Если вы когда-нибудь попадете в замок...