"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

притащим вот ту посудину, это яхта господина Иенсена.
Это заняло полчаса, может быть за все про все - час, они подтянули яхту
к сараю, где рыбу выкладывали, чтоб потом высушить на плоских вершинах, и
пароход вернулся обратно к пристани. Стол был накрыт, мужчины спустились в
салон.
- Обратили вы внимание на человека в ялике, с развевающимся желтым
шелковым платком на шее? - спросил Борсен.
- Это Нильс из Вельта, - сказал Теодор.- Это он так расфрантился
потому, что собирается вечером на берег, к своей милашке. А что такое с ним?
- Вот, господин Дидрексон, - ответил Борсен, обращаясь к хозяину, - мы
все барахтаемся, и вы, и он, и я. И ничего нет для нас значительнее именно
этого нашего собственного барахтанья. Один покупает гагачий остров, вечером,
ложась спать, потирает руки, радуясь хорошему дельцу; другой уезжает на
двенадцать недель на заработки, а когда возвращается домой, оказывается, что
милая его уже три недели мучается зубной болью и рвотой.
И Теодор, и хозяин поняли, что тут было что намотать на ус. Тут был
какой- то намек, они думали и прикидывали в уме: двенадцать недель, три
недели. А может быть, это просто вранье пьяного человека? В конце концов
Теодор рассердился и сказал:
- Это не на мой ли гагачий остров вы намекнули?
- И те, что померли несколько лет тому назад, или, в прошлом году, а то
и совсем на днях, тоже жили здесь раньше и барахтались, - продолжал Борсен.-
Продавали, и покупали, и по вечерам почитали себя счастливыми, потому что им
удалось обтяпать дельце. Да. А потом умерли. Так не могло ли им быть
безразлично, обтяпали они хорошее дело или нет? На нашем маленьком кладбище
я прочитал на могильном кресте про Андора Нильсена Вельта. Он был отцом
человека с желтым шелковым платком в ялике. Этот отец умер лет этак с
двадцать тому назад, и ни одна душа не вспомнит о нем, даже и сын; а он
барахтался усердно, смастерил новую дерновую крышу на своей избе в Вельте и
по вечерам, ложась спать, радовался этой новой крыше. Потом умер и ушел от
всего. А теперь барахтается его сын.
- Да, - сказал хозяин, желая выразиться как-нибудь помягче, чтобы
никого не задеть.- Такова уж жизнь. Ведь так уж ведется.
- А если остановиться только на минутку и прислушаться, так видишь
неслыханную дерзость и бесстыдство, в этом занятии своими делишками и
суетой. Неужто не может быть все равно?
При этих словах телеграфист уставился глазами в свой стакан, в славный
стаканчик, и принял глубокомысленный вид.
Ах, этот телеграфист Борсен, такой разбойник-плутяга, пожалуй, он
прибегает к обычным уловкам пьянчужки, внушая мысль о глубоких думах,
переживаниях и разочарованиях, скрывающихся за его пьянством. А в следующую
минуту - уж не закатит ли он глаза к звездам и не испустит ли тяжкий вздох,
не находя слов? Наверное, его молодые слушатели достаточно потрясены
слышанным?
Теодор, во всяком случае, устоял, - может, ему и раньше доводилось
переживать такое же положение; он сказал - даже не прожевав хорошенько:
- Ну, а разве плохо было, Борсен, прийти на пароход и попасть на такое
знатное угощение? Я помахал вам сверху, но вы притворились, будто не видите.
Но и на этот раз молодой Теодор, должно быть, проявил чрезмерную
развязность.