"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

- Я? Что мне там делать? - прервал Теодор.
- Если вас пригласят, когда приедет молодой Виллац...
- Меня не пригласят, - резко ответил Теодор и сунул большие пальцы в
прорезы рукавов.- Ха, это еще что за выдумка!
- Тогда вы увидите там портреты, это - предки. Сначала-то они не так уж
интересны, просто высокомерны и неаристократичны. Барин в каком-то подобии
вооружения, похожий на обезьяну; единственное ценное в нем, это - его воля,
она кладет основу всему. А барин? Барыня должна позировать своему
изобразителю и исказителю, она входит в дверь словно наводнение из шелка и
золотых пряжек и изливается на стул. Она так благородна, что, сидя,
непременно должна опираться ножкой на подушку, а на подушке - три нитки
жемчуга, на которые она наступает. Потом она поднимает голову, - лицом она
не похожа на властительницу, но гордость ее беспредельна. Величие до такой
степени для нее ново, что ей кажется, его не будет, если она его не
подчеркнет. Но из этих двух свойств - воли и гордости - все-таки может
произойти поколение высшего класса, если у него будут деньги.
- Да, деньги! - говорит господин Дидрексон, чтоб не молчать.
- Деньги. Но не какие-нибудь гроши, нужно настоящее богатство. Гроши -
это на то, чтобы избаловать поколение, оберечь его от необходимости
промачивать ноги, гроши это на то, чтобы выработать ни на что не нужное
тщеславие. Нет - богатство.
- Я полагаю, нам пора расходиться, - говорит Теодор и опять смотрит на
часы.
Лицо телеграфиста недовольно морщится, но он сейчас же справляется с
собой и притворяется, будто не слышал. У него такой вид, словно он
собирается распространяться до бесконечности, - ха, о чем только он не может
поговорить!
- Еще не поздно, - вставляет хозяин.
Однако, если весь пир устроен, собственно, в честь купца Теодора, то до
некоторой степени невежливо со стороны этого доброго телеграфиста сидеть и
отличаться тут весь вечер. Машинист играет на гармонике, это выход! Господин
Дидрексон думает, высовывает кончик языка, ловит кончик своих усиков,
зажимает его зубами, потом опять выталкивает языком. Он придумал. И велит
позвать машиниста.
- Надеюсь, вы взыщите за музыку, которую мы можем вам предложить, -
говорит он, извиняясь.
И когда машинист приходит с гармоникой, ему сначала подносят порядочный
стаканчик, - до того ему рады. Гармоника вся вымазана углем и маслом, но она
звучит, играет, Теодор положительно оживился, музыка эта известна ему по
сараю, он осушает свой стакан до дна и отбивая ногой такт вальса.
Телеграфист возглядывает на него, и Теодору становится немножко стыдно за
свое увлечение.
- Почему вы не сбегали за своею виолончелью? - сказал он.
- А зачем мне это? Ведь вот есть же вам музыка, - ответил Борсен.
- Вы играете на виолончели? - спросил машинист и бросил гармонику на
диван. Он чувствовал себя в салоне, как дома, налил второй стаканчик, выпил
его и отказался сыграть еще.- Давайте лучше сыграем партию в карты, -
предложил он.
Хозяин переводил глаза с одного на другого:
- Это с удовольствием, - ответил Теодор.