"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

припомнил теперь, что бросил слово "рабовладелец" помещику прямо в лицо да
еще прибавил: масон. Шестеро взрослых мужчин стояли и слушали седьмого.
Работа не подвигалась.
Вот они - современные рабочие, разъезжающие на велосипедах и щеголяющие
в пиджаках с болтающимися часовыми цепочками, закаленные борцы, прибегающие
к прессе. У всех у них были свои мнения. Они знали себе цену, да в сущности
они и имели цену, потому что их было много. Куда денутся остальные без них?
И что они смогут против них? Капиталисты, судный день близится?
Оле Иоган попробовал преподнести свою великую сенсацию: о человеке на
сигнальном холме. Нет, Аслак и другие ничего не знали, они были закалены в
борьбе, у них не было даже фантазии, они снова вернулись к делу Конрада. О,
это дело Конрада, чего оно стоило, как могло утолить человеческое сердце!
Тогда Оле Иоган одновременно, и разочаровался, и оскорбился, чувство
долга внезапно вспыхнуло в нем, он величественно зашагал на свое место к
своей работе, снимая на ходу куртку, и крикнул через плечо поденщику:
- Ну, иди, что ли, Конрад, да живей, сию же минуту! Ларс Мануэльсен
пошел прочь.
- Если услышишь что, приди к нам рассказать! - крикнул ему вдогонку Оле
Иоган, "Очень-то мне это нужно!" - подумал про себя Ларс Мануэльсен.- "Эти
старые приятели не помнят, чей я отец", - думал он. Он пошел вниз, ощупывая
на ходу свою куртку.
Корнелиус все еще стоял на сигнальном холме и таращился на море. Внизу,
в Буа, у мелочной лавки, царило то же оживление, что и каждый день:
покупатели и зрители, дети и собаки, рабочие, таскавшие ящики и тюки,
таскавшие товары в большую сельскую лавку для продажи в розницу.
И как это из таких мелочей могла вырасти такая громада!

ГЛАВА II

То же самое строение, в котором старик Пер из Буа начал свою маленькую
мелочную торговлю, но увеличенное и расширенное вдвое. Это сделал Теодор.
Наверху, в мезанине, лежал сам Пер из Буа и никак не мог умереть.
Поразительно, до чего он был живуч, хотя парализованная сторона у него
порядком высохла, так что получилась женская рука и женская нога, вместо его
прежних солидных конечностей. Умереть? Разумеется. Но не сейчас, не раньше
времени! Люди издалека могли судить о его ежедневном нежелании умирать; он
лежал в кровати и стучал в пол палкой, когда ему что-нибудь было нужно,
стучал часто, оглушительно и вмешивался во все происходящее. Он и лежал-то
всегда в жилетке, для того чтобы хоть верхняя часть туловища не совсем была
прикована к постели. Но все же это был дряхлый и безнадежный паралитик,
заросший бородой и с белыми косичками на затылке. Летом, в теплые дни, его
выносили наружу, и тогда он испытывал большое удовольствие, наблюдая
движение перед своей мелочной лавкой. Зимою же, в короткие дни, он не читал,
лежа, газеты или собрание проповедей, - для этого керосин был слишком
дорог, - а лежал впотьмах и слушал далеко, за милю от земли, пение лебедей,
и это было жуткое пение, на которое он отзывался невольным стоном. Ветер
словно швырял железные листы, церковные флюгера вертелись, большие ворота
скрипели на петлях: у - у! И какого черта так кричат дикие птицы? Ведь никто
их не трогает!
Но в летние светлые ночи Пер из Буа опять становился другим, - он