"Дональд Гамильтон. Инквизиторы" - читать интересную книгу автора

группы. Ежели всяким Уайлдерам и Толсон вольно осуждать бесстыжих сожителей,
пусть полюбуются, как нежно Франческа заботится обо мне, и вознегодуют еще
больше...
Но вернее всего, это было простым извинением, замаливанием греха - коль
возможно звать грехом полное отсутствие оного. Ибо мы прекратили
совокупляться, хоть и спали в одной пещерке, по сути, бок о бок.
Целомудренная инициатива, конечно, была не моей. На третьи сутки природа
предъявила мне законные и обоснованные требования, вызвав естественную мужскую
реакцию на присутствие подруги, лежащей поблизости. Поднявшись, я
воодушевленно двинулся к Франческиному тюфяку, но при первом же прикосновении
доктор Диллман отпрянула. А мгновение спустя уселась и посмотрела на меня
очень пристально.
- Сэм, не могу, прости, - прошептала она. - Прости, но действительно ведь
не могу! Дверей нет, кому-то вздумается устроить обход или просто
наведаться... Да и... нет в этом дальнейшей... нужды.
Я заиграл желваками, потому что обижаться способен, как и все прочие.
Значит, она и впрямь отдавалась мне лишь по приказу Монтано... Весьма нелестно
для самолюбия.
- Знаю, - продолжила Франческа, - ты сумеешь... уговорить, если захочешь.
Я не деревянная. Только не надо больше, ладно, Сэм? Понимаю: трудная просьба,
мы живем в одной келье... Фу, я рассуждаю так, словно считаю себя верхом
неотразимости!
- Справедливо считаешь, - заметил я. - Но если жалобно просишь устоять
против несравненного своего обаяния, попробую устоять.
Чисто женская логика, право слово. Насколько я разумел, доктору Диллману
Франческа уже изменила вдоль и поперек, и несколько добавочных соитий с
нахальным господином Фельтоном ничего не убавили бы и не прибавили.
А вот коли дело было не в ханжеской струнке, следовало крепко
призадуматься. Ибо, сколь ни страстно уверяла Франческа, будто сполна
пожертвовала совестью, а совесть у нее наличествовала и весьма чуткая... Вывод
напрашивался неутешительный и грозный.
Однако выяснять отношения было не время и не место. Ведь велел же Патнэмам
вести себя тише воды, ниже травы, казаться поглупевшими от страха и
нерассуждающими. И нужно принимать собственное лекарство, не морщась. Как
говорится: врачу, исцелись сам. Избегать опасной проницательности, прекратить
игры в Шерлока Холмса...
Хотя бы внешне.
Вот и зажили мы с Франческой мило и непорочно. Об этом, разумеется, никто
не догадывался, и Уайлдеры, напрочь переставшие выносить меня после речей,
произнесенных Санчесом у cenote, винившие во всех приключившихся несчастьях
одного лишь Сэма Фельтона (Миранду винить уже не доводилось), шипели нам
вослед и едва ли не плевались.
Впрочем, плюнуть Маршаллу Уайлдеру было бы нелегко. Попробуйте, плюньте
как следует, когда выбито два или три передних зуба и рассеченные губы
распухли, точно сливы. При иных обстоятельствах я, наверное, пожалел бы
пожилого дурня, которому повредили жевательное оборудование. Уайлдер не мог ни
толком поесть, ни вразумительно поговорить. Но то, что удавалось разобрать из
произнесенного по моему адресу, звучало или злобно, или угрожающе. Посему я
перестал сострадать Уайлдеру очень быстро.
Женушка его жаловалась на головные боли, а еще без устали повторяла, как