"Дональд Гамильтон. Невидимки (Мэттью Хелм)" - читать интересную книгу автора

Соединенных Штатов и выписали, помнишь?
- Что ты с нею намерен делать?
Я только плечами пожал.
- Уволоку подальше от скверной компании, спасу фамильную честь - вот и
все...
Глядя на Олафа, я внезапно заподозрил нежданную истину, чуток
поразмыслил и пришел к заключению: так и есть! Закаленный, обученный
профессионал всерьез обдумывал обмен заложниками... Готовился уступить
опасного, с его точки зрения, пленника. А профессионалов учат не признавать
понятия "заложник"...
Впрочем, нет! "Если заложник неотъемлемо важен для благополучного
течения операции, надлежит всемерно спасать и оберегать его"... А дражайший
кузен отнюдь не казался человеком, способным плюнуть на задание ради
прекрасных глазок Астрид, к которой, несомненно вожделел. И уж никак не
ради Греты. А все же плюнул.
- Хорошо, - согласился он. - Будь по-твоему. Оружие и пожитки
возвратим, когда выручим женщин.
- А Карина?
- Потолкую с ней. Захочет - присоединится к тебе, но лишь по
собственной доброй воле. Понуждать не буду.
- Справедливо, - признал я. - В путь, разлюбезный братец!


Глава 17

Я чуток ошибся. Доктор Хассельман не частной практикой занимался, а
работал в клинике "Ваза".4
Красный фольксваген затормозил у входа, мы выбрались из машины.
Возглавил процессию, разумеется, я, за мной неторопливо шествовал барон
Олаф Стьернхьельм, дальше вышагивала Карина Сегерби, замыкал вереницу Карл,
обремененный моими чемоданами.
Просторный подъемник - виноват, лифт, - исправно вознес всех четверых
на третий этаж.
- Вправо, - скомандовал Олаф. - Теперь опять направо, третья дверь.
Открывай. Малейший подвох - и погибнешь, независимо от того, кому это будет
стоить жизни вдобавок...
Я не поверил Олафу, однако спорить не стал.
- Не стоит, пожалуй, - ответил я, - сокращать поголовье
Стьернхьельмов. Их и без того не слишком уж много на свете осталось...
Открываю.
Картина была не особенно любопытной. Пленники Джоэля восседали рядком,
у дальней стены врачебного кабинета, сверкавшего белизной, блиставшего
никелем, лучившегося стерильной чистотой. Самого господина Коновского я не
приметил.
Доктор Хассельман, маленький, пухлый, лысеющий эскулап, казался
перепуганным до полусмерти. Человек, орудующий скальпелями с утра до
вечера, подумал я, мог бы воспринимать небольшое кровопускание и
поспокойней... Впрочем, не исключаю, что Хассельмана шокировало неумение, с
которым Джоэль употребил хирургический инструмент. Навыки лекарские изрядно
отличаются от истребительских, ибо задачи совершенно различны.