"Дональд Гамильтон. Усмирители (Мэттью Хелм)" - читать интересную книгу автора

поле зрения. Иначе вас почтут либо психопатом, либо гомосексуалистом.
Заметьте: почтут совершенно искренне.
Помощничек мне достался именно из таких, способных сутки напролет болтать
о вопросах постельных, совокупительных и оргиастических. Только и денек
достался нелегкий. После нескольких коктейлей одолевала зевота.
Поймите правильно, я не ханжа и сам не прочь потолковать о вещах,
относящихся к половому вопросу вообще и определенной женщине в частности.
Но лишь изредка. Иначе эти разговоры надоедают.
По счастью, официант подал наши вожделенные бифштексы, и Пат Ле-Барон
поневоле заткнулся. Начал играть оркестр. Зауряднейший мексиканский
оркестр из тех, чья семиствольная цевница действует на слух ненамного
приятней, чем семиствольный реактивный миномет, начавший залповую стрельбу.
Прилизанный смуглый певец затянул переливчатую жалобу на разбитое corazon.
Ежели вы, часом, не знаете испанского, спешу пояснить: он сокрушался о
безутешном своем сердце. Подвывала этому истязателю чужих нервов девица -
неестественно светловолосая, облаченная в черное, искрящееся платье.
Только девица не просто голосила, она еще и крутилась по сцене, видимо,
изображая танец и нещадно путаясь в длинном, змеящемся проводе микрофона.
Потом звонко зацокали кастаньеты, и стало впору затыкать уши скомканными
салфетками.
Следующим номером программы, кажется, намечали стриптиз, однако уже
пробило четверть одиннадцатого, и нам следовало убираться.


Глава 4


Снаружи мы снова прошли сквозь строй таксистов и сутенеров. Зашагали по
улице. Едва ли не у каждой кабацкой двери porteros"Швейцары, привратники.
Здесь: зазывалы (исп.)" лезли вон из кожи, дабы заманить и завлечь
толстосумов-иностранцев. Усилия крикливых кривляк пропали вотще и втуне.
При клубе "Чихуахуа" швейцаром состоял высокий, худощавый, с виду весьма
злобный человек, чье лицо украшал поперечный шрам, полученный когда-то в
поножовщине. Вот его усилия не минули бесследно. Секунд пятнадцать мы с
Ле-Бароном изображали раздумье, а еще полминуты спустя potrero уже
подыскал нам стулья за свободным столом, посреди полутемного зала. В одном
конце зала тянулась длинная стойка, где торговали напитками, в другом
высилась освещенная сцена, где разоблачалась довольно смазливая девица.
Собственно, "высилась" - неверно сказано. Прямоугольное дощатое
пространство, с трех сторон окруженное столами, лишь немного подымалось
над полом. С четвертой стороны обретались распорядитель, занавес, микрофон
и оркестр.
- Донага, догола, Коринна! - жизнерадостно воскликнул распорядитель.
Видимо, желая похвастать знанием французского, он произнес "Коринн"...
Остолоп.
- Догола, красавица!
Девица была совсем еще молоденькой, смуглой, невеселой и казалась
капризным ребенком, вынужденным твердить опостылевший урок. Следуя
музыкальным тактам, она скинула длинное платье, которое заранее и
заботливо избавили от лишних застежек. Нельзя же, в самом деле, создавать