"Дональд Гамильтон. Гибель гражданина [B]" - читать интересную книгу автора

сообразно своей национальности, - в Кронгейме, крохотном городке,
французском, невзирая на звучное тевтонское название.
Тогда она выглядела одной из множества потасканных девиц,
отъедавшихся на немецких офицерских харчах, покуда их соотечественники
подыхали с голоду. Я вспомнил тонкое тельце в облегающем сатиновом платье,
тонкие прямые ноги в черных шелковых чулках и несуразно высокие каблуки.
Вспомнил большой красный рот, бледную кожу, тонкие крепкие скулы; живее
всего вспоминались огромные фиолетовые глаза, такие же мертвые и пустые,
как те, которыми Барбара Эррера смотрела на хромированные краны. Вспомнил,
как эти казавшиеся безжизненными глаза дико и яростно сверкнули, заметив
мой сигнал в темной, прокуренной комнате, сотрясавшейся от немецких
голосов, немецкого хохота - громкого, наглого хохота победителей.
Пятнадцать лет назад... Мы были парой диких, коварных юнцов, я - лишь
немногим старше. Теперь, на фоне грубо оштукатуренной стены, в моей студии
вырисовывался элегантный силуэт взрослой женщины. Она оформилась, у нее
появился прекрасный цвет лица. Она стала старше, здоровее,
привлекательнее, а вместе с тем гораздо опытнее и опаснее.
Тина глядела на дробовик.
- Ну, Эрик?
Беспомощно махнув рукой, я прислонил ружье к стене. Первая стадия
окончилась. Интересно, что вышло бы, окажись я безоружным.
Она улыбнулась.
- Эрик, liebchen "Любимый (нем.)", я так рада тебя видеть. - Ласковые
словечки зазвучали теперь по-немецки.
- Не могу сказать того же.
Она шагнула вперед, взяла мое лицо в ладони, обтянутые перчатками, и
поцеловала прямо в губы. От нее пахло куда лучше, нежели в Кронгейме и
даже в Лондоне, когда мыло и горячая вода были дорогостоящей редкостью.
Что намечалось после поцелуя, не знаю, ибо Тина отступила, а я поймал ее
кисть и мгновение спустя добрым старомодным приемом вывернул правую руку к
лопаткам. И при этом не церемонился.
- Отлично, - сказал я. - Пелеринку на пол, querida "Милая (исп.)". -
Языками владела не она одна. - Бросай сумочку, малышка. Nerunten mit der
Nerz!" "Швыряй вместе с норкой! (нем.)"
Тина лягнула каблуком-шпилькой, но я ожидал этого, а новейший покрой
вечернего платья особо лягаться не позволяет. Я взял руку в замок, Тина
застонала сквозь зубы, согнувшись от боли. Позиция вышла великолепная.
Сотрясая все дамские позвонки, я сильно двинул коленом по затянутому в
шелк заду.
- Сломаю руку, милочка, - предупредил я. - И вобью задницу в темя.
Это Эрик, моя голубка, и Эрику не нравится выуживать из ванны мертвых
девушек. Впрочем, идея недурная, а ванна - довольно просторная. Брось меха!
Тина безмолвствовала, но пелеринка шлепнулась на пол - и не с мягким
шорохом, а с отчетливым, хотя и приглушенным, ударом. В этом скорняжном
шедевре, видимо, таился кармашек, который не пустовал. Удивляться не
стоило.
- Теперь сумочку, дорогая. Тихонько, тихонько. Кости срастаются так
долго, а гипс так уродлив.
Черная сумочка упала на пелеринку, и даже меховая подушка едва
смягчила удар.