"Крис Хамфрис. Джек Абсолют " - читать интересную книгу автора

этого дикаря, вашу тень, прикрыть ее для вас. Я был настолько уверен в том,
что вы примете мое предложение, что уже объявил о вашем согласии. А как вы
совершенно верно отметили, в Лондоне полно... джентльменов, сочувствующих
делу мятежников.
Джек хмуро кивнул, вышел из ложи и, спустившись по лестнице, направился
к улице. Он помедлил, оглядываясь по сторонам. Теперь, когда Бургойн обратил
на это его внимание, он понял, что его "спина" чувствует себя странно уже
несколько дней. Джек не мог отделаться от ощущения, будто за ним следят, но
приписывал это многолюдству лондонских улиц, где все так не похоже на Индию.
Сейчас, присматриваясь к сновавшим туда-сюда людям, театральной
публике, вышедшей подышать воздухом, торговцам и проституткам, предлагавшим
свои товары и услуги, он уразумел, насколько трудно выделить из толпы того,
кто может интересоваться его персоной не как возможным клиентом или
покупателем.
В дверях напротив стоял Ате. Там он проторчал весь вечер, удивляя своим
видом прохожих. Ирокез терпеть не мог театра, за исключением пьес Шекспира,
но и здесь исповедовал крайнюю степень пуризма. Современные переделки
классики, когда трагический финал "Гамлета" или "Короля Лира" меняли на
счастливый, приводили его в бешенство. Хоть Ате и обучался в миссионерской
школе, он все равно считал, что изображение Джека в пьесе есть разновидность
злого колдовства, связанного с похищением его души.
Повинуясь едва уловимому качанию головы Джека, могавк снова скользнул в
темноту, чтобы дождаться, пока Абсолют пройдет мимо, и последовать за ним на
расстоянии - с намерением проверить, не ведется ли за другом слежка. Такого
рода предосторожность уже не раз спасала их жизни.
Джек свернул в переулок. Это был кратчайший путь за кулисы, поэтому он
воспользовался им, несмотря на зловонную темноту. Впереди у него была вторая
беседа. "Конечно, - подумал Абсолют, - просто не может быть, чтобы она
оказалась труднее первой".

* * *

Необходимость этой встречи явилась следствием оплошности Шеридана.
Когда Джек, узнавший о своей сомнительной славе и кипевший от ярости,
отыскал ирландца в "Королевской кофейне", драматург сперва утихомирил его
тремя пинтами портера - нектара, которого Джек не пробовал уже семь лет, - а
потом уговорил прийти в театр, где как раз проходила репетиция "Соперников".
- Я хочу тебя кое с кем познакомить, - добавил он, взяв Джека за руку.
Этим "кое-кем" оказалась Элизабет Фаррен. В сценическом костюме Люси,
лукавой служанки из пьесы, она являла собой живое воплощение юношеских
желаний Джека, олицетворение всего того, чего он был лишен во время своих
долгих скитаний. Невысокая, миниатюрная, она обладала великолепной фигурой,
в связи с чем Шеридан, разумеется шепотом, назвал ее "Карманной Венерой".
Одежда и грим, соответствующие роли, в которой ей предстояло появиться
на сцене, как нельзя лучше подчеркивали ее прелести. Впечатляющая грудь
наполовину вываливалась из глубокого выреза, а шнуровка поддерживавшего бюст
корсажа была, явно не без умысла, наполовину распущена. У любого мужчины
немедленно возникало желание заняться этой шнуровкой самому, и Джек в этом
отношении не составил исключения. Неважно, что все это было ненастоящим и
Лиззи лишь изображала большеглазую деревенскую простушку. Джек не устоял.