"Патриция Хайсмит. Игра на выживание" - читать интересную книгу автора

денег, что он жертвовал школам, больницам и нуждающимся семьям, вроде семьи
Иносенсы, живущей в Дуранго? И поможет ли уже пришедшее к нему признание его
художественного таланта стать еще лучшим художником? Возможно, ему стоит
попробовать себя в политике, даже если мексиканцы при этом поднимут его на
смех? Или, может быть, все-таки стоит послушаться совета Рамона и съездить в
Гуанахуато и собственными глазами увидеть хранящиеся там мумии, вместо того,
чтобы отнекиваться и нести всякую чушь, типа: "Чего я там не видел?". И
интересно, хуже ли жилось бы в Мексике, если бы она была протестантской, а
не католической страной? Иногда случалось, что он просыпался оттого, что
находил, как ему самому казалось, блистательные ответы на эти и тому
подобные вопросы, но все-таки чаще всего ему этого не удавалось.)
Его разбудил стук в дверь и голос Констансии - именно то, что ему
хотелось слышать меньше всего - громко сообщавшей, что уже почти четыре
часа, и ей пора уходить. Теодор поблагодарил ее, и его голова снова упала на
подушку. Затем он внезапно вскочил с кровати, и прежде, чем туман в голове
успел рассеяться, решительно подошел к телефону и набрал номер своего
адвоката, Роберта Мартинеса. Теодор рассказал ему о Рамоне и попросил
порекомендовать ему надежного адвоката, который смог бы ему помочь. Сеньор
Мартинес заверил его, что знает такого специалиста и даже вызвался сам ему
позвонить.
- Было бы очень хорошо, - сказал Теодор, - если бы вы могли немедленно
с ним связаться. - Теодор также сообщил сеньору Мартинесу, в какой тюрьме
находится Рамон - в той большой, что недалеко Центральной площади - и затем
положил трубку. На часах было уже пять минут пятого. Теодор сожалел о том,
что не сделал этого сразу. Вне зависимости от того, виновен Рамон или нет,
он имел право на защиту. И у него должен быть хороший адвокат.
В течение следующего часа телефон звонил два или три раза. Сначала
позвонил Антонио Кортес, чей дом находился по соседству с домом Теодора в
Куэрнаваке, потом звонила Мейбл ван Бларком из Койоакана, что в пригороде.
Третьим оказался звонок Элиссы Стрейтер, незамужней американки, с которой
Теодор время от времени встречался на различных вечеринках, и которую он,
честно говоря, недолюбливал. Все они задавали одни и те же вопросы: как он
себя чувствует; не могут ли они что-либо сделать для него; и не хотел ли он
приехать к ним в гости? К Мейбл ван Бларком и ее мужу-голландцу Теодор
испытывал самые добрые чувства, но только в данный момент ему было
решительно не до гостей. Элисса же, которая частенько напивалась, но на этот
раз, судя по ее голосу, была совершенно трезвой, сообщила ему в присущей ей
спокойной, вежливой манере о вечеринке, что должна была состояться
четвертого марта, во время карнавальной недели в Педрегале, престижном
районе, находившемся к северу от города.
- Конечно, я понимаю, что тебе сейчас не до веселья, - сочувственно
проворковала Элисса в трубку, - но может быть, через месяц... это вечеринка
у Джонни Дулитла, и он сказал, что я могу пригласить на нее, кого хочу.
Разумеется, это вовсе не означает, что ты должен весь вечер меня
сопровождать, но если бы ты пришел, то мы все были бы очень рады. И особенно
я.
Теодор поблагодарил ее за приглашение и сказал, что постарается не
забыть и, может быть, даже найдет время прийти.
Он сошел вниз, налил себе целый стакан виски с содовой, намереваясь
напиться и попытаться снова заснуть, но даже после этого снадобья сна не