"Олег Хафизов. Феликс " - читать интересную книгу автора

нет.
Еще он подрабатывал мелкой торговлей прямо на рабочем месте, в духе
кооперативного движения. Одно время в нашей комнате пройти нельзя было из-за
спортивных велосипедов, которые гремели и обрушивались при каждом
неосторожном движении. Потом кабинет был заставлен мешками с мукой, завален
коробками с автосигналами на мелодию из "Крестного отца", бракованным кофе,
консервными крышками...
Визитеры были соответствующие. То в дверь просовывалась башка
бородатого верзилы, который ржал и выписывал в воздухе замысловатые фигуры
выкидным ножом. То на нашем прожженном, обтруханном диване располагался,
галдел и пестрел целый табор цыганок. То за столом с бутылкой устраивались
немногословные парни в спортивных костюмах, с такими свирепыми
асимметричными рожами, что при них приходилось обдумывать каждое слово.
Забегали какие-то непроспавшиеся матершинницы в коже, цепях и фенечках,
шалавы с базара, поэты, рокеры, художники... Однажды пришел даже атаман
казаков.

Мы спорили насчет того, кто хуже: бандиты или менты. Вернее, спорили
Стасов и Феликс, а я долбил на своем западающем, лязгающем, гудящем
электрическом "Роботроне" статейку о боевых искусствах под оригинальным
названием "Душа и тело". Я писал в газету одними руками, помимо ума, а
потому мог вникать в разговор.
Стасов недавно напечатал статейку "Достали!" в поддержку бывшего
борца-тяжеловеса, несомненного бандита и мнимого правдоискателя, лезущего с
базара-вокзала в политику и основавшего собственную народную партию. В
статейке Стасов возмущался тем, что азербайджанские бандиты (торговцы,
захватившие большую часть базара) прирезали молоденького русского
спортсмена, призвавшего их к порядку
(бандита, требовавшего мзды). Суть заключалась в переделе влияния в
пользу спортивной банды "народной партии", и после выхода нескольких статеек
Стасов стал подумывать о приобретении машины. Человек в крайней степени
увлекающийся, Стасов раньше был чересчур поэтом, чересчур бунтарем и
разгильдяем, а теперь, неожиданно для всех, на глазах делался чересчур
прагматиком, чересчур соглашателем, чересчур наймитом. В своей гибкости он
становился невыносимо принципиален. И, как обычно, заходился в каком-то
неофитском сладострастии.
Феликс, как уже отмечалось, был далеко не ангел, но всегда отличал
ангела от черта даже в зеркале. Оба спорщика были горячи, но
Стасов бесновался по-настоящему, а Феликс провоцировал друга для
куража. Он любил поспорить о чем угодно от теологии до скотоводства, завести
противника в тупик хитросплетением своей софистики, довести до бешенства и
обратить все в шутку. Точка зрения при этом значения не имела.
- Они все ссучились, все до одного! - кипятился Стасов. - На что они,
думаешь, сидят в ночных кабаках? На свою ментовскую зарплату?
Знаешь, какая зарплата у полковника милиции?
- Я знаю даже, какая у тебя зарплата, - возражал Феликс. - Все равно,
последний мент лучше правильного бандита, хотя я их ненавижу.
Государство - главный разбойник. Пусть лучше меня грабит один разбойник
по правилам, чем много без правил.
- У бандитов тоже есть свои законы, и очень неплохие, - не унимался