"Олег Хафизов. Феликс " - читать интересную книгу автора

домашнего фонтана или переносного бассейна. Но было поздно. Из-под личины
деляги, удушителя и образцового потребителя вырвался целый вулкан поэзии,
ярости и любви.
В одном, по крайней мере, Стасов и Верка напоминали друг друга - в
пылкости. Они подрались. Она расцарапала ему голову, он поставил ей синяк.
Она отобрала у него очки и ключи от машины. Он убежал через окно без очков и
ключей, но с деньгами.
- Представляешь, он поднял руку на моего сына! - жаловалась Верка.
Я не представлял. Ее сын от первого брака учился в университете и
выглядел внушительнее мелкого Стасова.
Исподтишка редакция ликовала. Друзей, знавших прежнего Стасова, среди
них не осталось, а новых девочек он успел извести своей тиранией. Клан Верки
был поначалу уверен в том, что падение Стасова
- моих рук дело. Но я сидел за компьютером - чистенький, беленький,
трезвенький, а его последний раз видели в драмтеатре, спящим за кулисами.
Подозрения пали на Феликса.
И вот Стасов звонит мне в три часа ночи. И читает стихи.
Предполагается, что я тут же бросаюсь в его объятия и орошаю жилетку
хмельной слезой. Но я уклоняюсь от объятий. Я молчу.
- Да, я все понимаю, - печально говорит Стасов. - Я кругом виноват
перед всеми. А знаешь, что я предлагаю? Давай издадим совместную книгу: на
одной обложке ты, а на другой я. Так - твоя проза, а так - мои стихи.
Читаешь с одной стороны - опа, твоя проза, переворачиваешь на другую
сторону - опа, моя стихи. Деньги найдем.
Согласен?
- Согласен, - отвечаю я. Отчего не согласиться. Не в первый раз.
Однажды мы таким образом дошли до самого создания макета. Тогда
последние молекулы алкоголя выветрились, и Стасов признался, что ему это на
хрен не нужно. И никому не нужно. И поэзия не нужна.
"А теперь он предложит вместе отправиться в Москву, к Ереме, и в
Карелию, где он работал лыжным инструктором на турбазе, и к Феликсу за
джэффом, которого боится и вожделеет пуще собственной погибели, -
" предполагаю я.
Вместо этого он говорит:
- Хочешь, я тебе Ерему почитаю?
Поэтическая память Стасова феноменальна. (Почти такой же прозаической
памятью обладает Феликс, который в угаре цитирует целые страницы из "Мастера
и Маргариты"). Я знаю, что Стасов перейдет от
Еременко к Евтушенко, от Евтушенко к Вознесенскому, от Вознесенского к
Есенину, от Есенина к Саше Черному и еще черт знает к кому вплоть до
какого-нибудь, пардон, Мухтара Ауэзова, если его не прервать.
Надо только вклиниться в какую-нибудь паузу его поэтического излияния,
но найти ее так же сложно, как зазор между глыбами египетской пирамиды.
- Ты где? - выстреливаю я под вздох Стасова, между Ахматовой и
Северянином.
- Я-то? - заведенная на долгую работу шарманка дает сбой и
проворачивается вхолостую. Он мигом скисает и лишается своего чудесного
дара.
- Давай бухнем? Я тут рядом, - говорит он.
И тут я совершаю грубую ошибку, продиктованную собственной слабостью. Я