"Олдос Хаксли. Писатели и читатели" - читать интересную книгу автора

универсально значимых причин, согласно которым это возмещение необходимо.
Отдельные страстные желания жаждут быть узаконенными в терминах рациональной
философии или общепринятой морали. В нас вновь и вновь образуется моральный и
интеллектуальный вакуум, засасывающий в себя любые писания объяснительного или
оправдательного характера, какие только подвернутся под руку. Чистая или
грязная, затхлая или сладковатая ─ любая вода сгодится насосу, работающему
вхолостую. Точно так же любое философское сочинение, хорошее, плохое или
нейтральное, способно обратить в свою веру людей, которыми правят страсти и
эгоизм и которые постоянно испытывают нужду в моральных и интеллектуальных
оправданиях. Отсюда необычайный успех книг, которые кажутся почти никчемными
уже следующему поколению; отсюда временное торжество и влияние явно
второсортных и бесталанных писателей. Давайте рассмотрим конкретный пример.
Устройство французского общества восемнадцатого века было таким безнадежно
отсталым, в нем было столько анахронизмов, что множество отдельных французов,
не способных смириться с этим порядком вещей, испытывали настоящие страдания.
Тоска и жажда перемен были очень сильными; столь же сильной была и потребность
в философии, которая рационализировала бы эту жажду и узаконила эту тоску в
терминах чистого разума и абсолютной справедливости. Страстно желая быть
наполненным, моральный и интеллектуальный вакуум всасывал в себя все подряд.
Среди такого рода пищи оказалось и сочинение Гельвеция УО духеФ. Это
чрезвычайно плохая, полная нелепостей книга. Но некоторые ее утверждения, хоть
и явно ложные (например, о всеобщем интеллектуальном равенстве и вытекающей из
него возможности сделать из любого ребенка Ньютона или Рафаэля), хорошо
отвечали имевшейся в то время тяге к политическим, религиозным и экономическим
реформам. На несколько лет книга приобрела такое значение и влияние, какое
нельзя оправдать ее литературными и художественными достоинствами. Ее успех
объясняется не талантом автора, а нуждами его читателей.

Были писатели, чье влияние объясняется не их даром и не нуждами их
читателей, а просто-напросто модой. Сочинения большинства гуманистов
четырнадцатого и пятнадцатого веков кажутся нам невыносимо скучными. И мы не
одиноки в этом суждении, ибо не прошло и ста лет, как их труды были почти
совершенно забыты. Однако современникам они казались интересными и
убедительными. Если человек мог более или менее сносно подражать стилю
Цицерона или Саллюстия, это казалось двум поколениям читателей эпохи
Ренессанса достаточным для того, чтобы видеть в его трудах глубокий смысл.
Джан Галеаццо Висконти из Милана говаривал, что целая тысяча флорентийских
кавалеристов не способна причинить ему столько вреда, сколько единственное
письмо на латыни, вышедшее из-под пера советника Флоренции гуманиста Колуччо
Салутати. Древнюю литературу открыли заново, и это было событием большой
важности. Легко понять, почему в пятнадцатом веке придавалось такое значение
всему латинскому, почему ученые вроде Валлы и Поджо приобрели такую огромную
власть над умами. Но почему столетием позже хулиган Пьетро Аретино стал
почитаться публикой наряду с первыми гуманистами и превратился в фигуру,
окутанную почти волшебным ореолом, ─ этого мы объяснить не в состоянии.
Аретино писал довольно бойко, некоторые из его трудов и сейчас способны
вызвать интерес. Но почему он пользовался таким гигантским влиянием и почему
все европейские короли и принцы считали нужным платить ему мзду ─ это остается
для нас тайной, и мы можем сказать только, что по какой-то причине он вошел в
моду.