"Валерий Гусев. Шпагу князю Оболенскому! (Повесть про милицию)" - читать интересную книгу автора

фрагмент участвовал в составлении целого. Так, например, получилось с
"Куликовской битвой". Мы долго рассматривали прялочки, лапоточки, соху,
наконечники татарских стрел, постепенно наливаясь безотчетной тревогой, а
в конце зала, в темном закуточке, нас поразил "Рассвет над Непрядвой".
Простенький световой эффект диорамы; на переднем плане - порванные копьями
кольчуги, мятый, пробитый мечом шлем, изогнутые, тронутые ржавчиной
стремена, лук с лопнувшей тетивой, торчащие в земле стрелы, а дальше -
берег реки, воины, словно после трудной работы спящие вечным сном на
вытоптанной конями траве, синий рассвет и лебеди над Русью. Все это так
просто, так близко, что не может не дрогнуть русское сердце, потому что
еще дрожат оперенные кончики стрел, еще не загустела кровь в ранах.
Впрочем, это мои личные впечатления. Да еще что-то похожее я не
постеснялся выписать из книги отзывов и пожеланий, надеясь использовать в
будущем очерке.
Староверцев давал пояснения тоном профессионального экскурсовода,
увлекался, горячился, начинал преувеличивать и, по-моему, просто-таки
наслаждался делом рук своих.
- Пройдемте в следующий зал. Обратите внимание на золоченую лепку по
потолку. Из-за нее - вы видите стилизованные ветки и листья, - из-за нее
граф с претензией называл эту комнату залом Флоры. А вот и она сама:
богиня плодородия, - энергичный жест в сторону статуи, наполовину
задрапированной скатертью.
- Сама, - проворчал молодой человек с длинноствольным пистолетом в
руке, вошедший в зал через другую дверь. - Как же - сама! Мегера
Милосская.
- Саша, ты ведь знаешь, что это временно, что мы заменим ее, -
смутился Афанасий Иванович. - А товарищ журналист из-за твоих замечаний
может составить себе неверное впечатление.
Саша улыбнулся и пошел за нами, на ходу ловко разбирая маленькой
отверткой пистолет.
Худой, нескладный, он был неуловимо похож на Афанасия Ивановича.
Видимо, во всем подражая ему, он даже отпустил усики, но они были такие
светлые и жиденькие, что издалека казалось, будто у него просто испачкано
под носом.
- А вот этот гобелен, посмотрите: он великолепно сохранил силу своих
изначальных тонов, - продолжал Староверцев, с опаской поглядывая на Сашу.
- Со временем мы повесим его в комнату Оболенского. Позже Саша расскажет
вам о нем - это его тема.
Выпивка, не отходивший от меня ни на шаг, неодобрительно осмотрел
выцветший коврик, на котором язычком пламени трепетала худющая, в одних
браслетиках танцовщица, закидывая голову чуть ли не к пяткам.
В следующем зале, еще не до конца оформленном, в уютном уголке у
высоких книжных полок стоял раскрытый ломберный стол, испачканный мелом, с
брошенными, казалось, только что и на минутку, картами, будто игроки
оставили их, чтобы взглянуть на приезд местной красавицы или ее
рискованный танец с проезжим чиновным петербуржцем. Только что здесь было
шумно и душно от свечей и трубок, за стеной гремела мазурка, звенели
шпоры, плескались в шуме и музыке французские комплименты...
Саша отошел со своим пистолетом к окну, где стоял рабочий столик,
заставленный пузырьками, баночками с зелеными комочками полировочной