"Валерий Гусев. Шпагу князю Оболенскому! (Повесть про милицию)" - читать интересную книгу автора

дальнейших осложнений" увел меня в зал с манекенами. Об этом зале -
гордости музея - надо сказать особо: он заслуживает того, так как наиболее
ярко показывает творческий метод его работников.
В самом начале, когда для музея подобрали одежды всех эпох и
сословий, мундиры солдат и чиновников, бальные туалеты уездных красавиц и
гвардейские "доспехи" их поклонников, предполагалось просто развесить их,
как это обычно принято, в стеклянных шкафах и снабдить табличками:
"Крестьянские порты XIX века, первой его четверти" и т. д. Но Саша -
светлая голова - предложил одеть в эти одежды манекены и составить
тематические сценки, положим: "Завтрак на траве", "За ломберным столом",
"Старая графиня". Саша же и пронюхал, что званский универмаг закупил для
своих витрин немецкие манекены - великолепные подделки под человека. У них
были гибкие руки и ноги, поворачивались головы, а роскошные волосы можно
было превращать в прически любых эпох.
Дело упростилось тем, что универмаг не чаял от них избавиться:
веселые продавщицы в порядке самокритики одели одну куколку в синий
форменный халатик, поставили за прилавок и сунули в руку пилочку для
ногтей. Покупатели обращались к ней с вопросами, но она гордо молчала и не
сводила глаз со своего маникюра. Покупатели возмущались, потом стыдились
своей ошибки и вообще находили эти манекены неприличными, особенно те, что
были одеты в купальные костюмы.
Саша сам ездил за ними в Званск, и вместе с Волковым они переносили
манекены из грузовика в музей. Собравшийся поглазеть, как "таскают голых
баб", народ хихикал. Саша и Волков краснели, злились и носили их, как
дрова.
Но идея себя оправдала: экспозиция получилась очень убедительной, а в
сумерки - даже жутковатой.
Староверцев, однако, без конца что-то добавлял, передвигал, менял
освещение, добиваясь, видимо, большей выразительности.


В конце дня он пригласил меня к себе посмотреть его коллекции.
Смеркалось, когда я разыскал его домик. Афанасий Иванович встретил меня на
крыльце и проводил в комнату.
Я понял, что попал в филиал Дубровнического музея, разве что только
там, в музее, был больший порядок. В доме Староверцева не было ни одной
современной вещи, вплоть до самой необходимой. Кажется, он даже писал
гусиными перьями, а спал на перине, набитой пухом их сородичей из прошлого
века.
У окна на стуле с высокой спинкой сидела Оля, одетая в старинное
платье, с веером в руке. Рядом стоял Саша. Они, изображая салонную пару,
беседовали вполголоса, будто не замечая меня. Наконец Оля, холодно кивнув
и делая вид, что щурится в лорнет, спросила своего кавалера самым светским
тоном:
- Сударь, кто этот молодой человек у дверей? О нем не докладывали, -
и указала на меня движением бровей.
- О мадам! - с громким шепотом наклонился к ней Саша. - Это и есть
известный журналист месье Оболенский.
- А эта молчаливая черная женщина рядом с ним?
Я невольно оглянулся: настолько естествен был ее тон.