"А.А.Гусейнов. Благоговение перед жизнью (Альберт Швейцер) " - читать интересную книгу автора

собственностью только тогда, когда явится перед ним как нечто, проистекающее
из мышления.
В глубине души я был убежден, что взаимосоотнесенность миро- и
жизнеутверждения с этикой, способная обосновать не осуществленное до сих пор
мировоззрение культуры, все-таки опирается на истину. И стоило предпринять
попытку, чтобы в новом, безыскусном и истинном мышлении с необходимостью
постичь эту истину, которая до сих пор оставалась предметом веры и
предчувствия, хотя часто и выдавалась за доказанную.
В этом деле я был подобен тому, кто на место прогнившей лодки, в
которой он уже не может больше выходить в море, должен построить новую,
лучшую, но не знает, с чего начать.
Месяцами находился я в постоянном внутреннем напряжении. Без всякого
успеха концентрировал я свою мысль на сущности миро- и жизнеутверждения и на
том общем, что они имеют между собой, и даже ежедневная работа в госпитале
не могла меня отвлечь. Я блуждал в чаще, не находя дороги. Я упирался в
железную дверь, которая не поддавалась моим усилиям.
Все знания по этике, какими вооружила меня философия, оказались
непригодными. Выработанные ею представления о добре были столь нежизненны,
неэлементарны, столь узки, бессодержательны, что их невозможно было привести
в соответствие с миро- и жизнеутверждением. Она, в сущности, вовсе не
затрагивала проблему связи между культурой и мировоззрением. Миро- и
жизнеутверждение нового времени было для нее настолько самоочевидным, что у
нее не возникало никакой потребности составить себе о нем ясное
представление.
К своему удивлению, я должен был констатировать, что та область
философии, куда завели меня размышления о культуре и мировоззрении,
оставалась неведомой страной. То с одной, то с другой стороны пытался я
проникнуть внутрь нее. И каждый раз вынужден был отступать. Я уже потерял
мужество и был измотан. Пожалуй, я уже видел перед собой то самое знание, о
котором идет речь, но не мог схватить его и выразить.
В таком состоянии я вынужден был предпринять длительную поездку по
реке: вместе с женой из-за плохого состояния ее здоровья отправиться в
сентябре 1915 года в Kaп-Лопес на море. По пути меня пригласили к больной
даме из миссии - госпоже Пелот в местечко Нкомо, находившееся в двухстах
километрах вверх по течению. Единственным средством передвижения оказался
готовый к отправлению пароход, тащивший на буксире перегруженную баржу.
Кроме меня на борту были только негры. Среди них также мой друг из Ламбарене
Эмиль Огома. Поскольку я в спешке не запасся достаточным количеством
провианта, они позволили мне есть из их котелка. Медленно продвигались мы
навстречу шторму, с трудом лавируя между песчаными отмелями - то было сухое
время года. Углубившись в себя, сидел я на палубе баржи, размышляя о
проблеме элементарного и универсального понятия этического, которого я не
нашел ни в одной философии. Страницу за страницей исписывал я бессвязными
фразами только для того, чтобы сосредоточиться на проблеме. Вечером третьего
дня, когда на заходе солнца мы проезжали сквозь стадо бегемотов, передо мной
мгновенно возникло слово, которого я в тот момент не искал и не ждал, -
"благоговение перед жизнью". Железная дверь поддалась, тропинка в чаще
обозначилась. И вот я пришел к идее, содержащей вместе миро- и
жизнеутверждение и этику! Теперь я знал, что мировоззрение этического миро-
и жизнеутверждения и <его> идеалы культуры обоснованы в мышлении" 1.