"Лев Гурский. Опасность " - читать интересную книгу автораизбежали архивного забвения.
Однако безнадежнейшим из всех безнадежных стало для меня дело Партизана, над которым я трудился с января и которое не стало причиной моего увольнения с позором из органов лишь оттого, что в нашем отделе вообще сомневались в существовании Партизана. Насколько я знаю, некрасовские сослуживцы с Петровки, например, были твердо уверены, что в природе есть не одно, постоянно разбухающее "взрывное" дело, а несколько десятков самостоятельных происшествий, каждое из которых следует рассматривать отдельно. МУР-овцы, по-моему, доблестно разыскали и упекли нескольких предполагаемых виновников, которые, вероятно, были плохими людьми и, скорее всего, были и впрямь виновны - но только не в том, за что им "намотали" срок. Прозвище Партизан придумал я сам после двух первых происшествий - на Саянской улице и на Первомайской. Оба раза взрывы прогремели в подъездах жилых домов, и оба раза обошлось все шумовым эффектом, выбитыми стеклами и двумя деревянными дверьми подъездов, выломанных взрывной волной. И на Саянской, и на Первомайской злоумышленник применил самодельные безоболочные взрывные устройства - примерно такие, какие использовали в 41-м наши партизаны, когда с Большой земли им присылали не опытных саперов, а девочек-радисток и пачки "Красной звезды" с зажигательной речью товарища Сталина. Тротиловый эквивалент обеих бомбочек был сравнительно небольшим - граммов по сто пятьдесят каждая, так что серьезных разрушений они вызвать не могли. Из газет и из скуповатых рассказов Некрасова выяснилось, что потенциальными жертвами взрывов оказались люди, никаким боком к теневому миру не причастные. Сие открытие поставило орлов-сыщиков в тупик, но, в конце концов, они рассудили, что диверсии - дело рук местной мафии, борющейся за лидерство в этих районах, и профилактически и сопротивление милиции. Я не был против чисток столицы от малокалиберных "крестных папаш", однако они, на мой взгляд, никакого отношения к Партизану не имели. Подозрения мои подтвердились ровно через неделю, когда точно такие же по конструкции безоболочные партизанские устройства были применены на улице Сайкина и на Новогиреевской. Почерк взрывника был вполне узнаваемым: бомба в подъезде, химический взрыватель плюс абсолютная, по милицейским меркам, бессмысленность акции. Ибо граждане, жившие во взорванных подъездах, по всем параметрам были скромными служащими или мельчайшими предпринимателями, чей месячный доход был эквивалентен рыночной стоимости всего одной из взорванных бомбочек. Овчинка определенно не стоила выделки - рано или поздно эту элементарную мысль должны были осознать и в МУРе. Если чем и отличались два последних взрыва от двух первых, то лишь несравненно более разрушительными последствиями. Каждое из двух подброшенных устройств имело уже заряд взрывчатого вещества массой свыше двухсот пятидесяти граммов по тротиловой шкале. В доме на Новогиреевской только чудом все обошлось без человеческих жертв: взрывом разворотило кирпичную стену, разметало мебель и выбило стекла вместе с рамами. Люди завтракали на кухне - только это их и спасло. Как и после первой пары взрывов, все терялись в догадках, кому понадобилось устраивать такую диверсию. Тогда мне тоже казалось: стоит найти алгоритм - и преступника можно будет вычислить. Лишь после взрыва и пожара на Ленинском мои нехорошие предчувствия подтвердились. Похоже, Партизану было решительно все равно, где и что взрывать, и, значит, в следующий раз взрывное устройство могло сработать где угодно - в центре или на окраине, в подъезде "хрущобы" или у стен богатого офиса... Впрочем, как я понял, МУРовская бригада, посетив обгорелый особняк на |
|
|