"Арсений Гулыга. Кант " - читать интересную книгу автора

"Беренс". Гаман был увлечен коммерцией, он хотел изучать экономику, в
Англии, полагал он, можно преуспеть и в том и в другом. В Лондоне, однако,
возникли иные интересы; любознательный, впечатлительный, легко поддающийся
влияниям, Гаман ведет рассеянную жизнь и быстро остается без средств. К
денежным трудностям присоединяется болезнь. В поисках выхода Гаман
обращается к Библии и находит в ней утраченную жизненную опору. Домой он
возвращается преображенным. Беренс готов простить ему понесенные убытки, он
прибегает к помощи Канта, пытаясь вернуть своего друга в лоно Просвещения.
Безуспешно; на уме у Гамана совсем другое: с фанатизмом прозелита он
погружен в Священное писание, читает его в подлиннике, учит греческий и
арабский. Впрочем, не забывает и о современной литературе - английской,
французской, родной немецкой. И вскоре сам начинает писать.
Магистр Кант, "маленький магистр" (так называет его Гаман) - человек
иных интересов, иного склада ума и характера, но достаточно широкого, чтобы
увидеть в Гамане незаурядную личность. Их знакомство крепнет. Дело
происходит в 1759 году. От Гамана, проживающего в том же городе, приходит
письмо на многих страницах - ответ на призывы друзей одуматься. Это явная
проба пера, набросок литературного произведения. Действительно, вскоре
выходит из печати тоненькая книжица "Сократические достопримечательности" с
посвящением "никому и двум". "Никто" - это читающая публика, "двое" - Кант
и Беренс. Не упоминая имен, Гаман дает выразительные характеристики. Об
одном из них он говорит, что тот хотел бы уподобиться Ньютону и стать
вардейном (так назывался контролер за качеством монеты) философии. Да только
в денежном обращении Германии куда больше порядка, чем в учебниках
метафизики. Мудрецы еще не изобрели эталон, с помощью которого можно было бы
определить наличие истины в их идеях, как измеряют содержание благородных
металлов в разменной монете. Все это явно по адресу Канта.
Гаман пишет в тяжелой манере, перегруженной намеками и недомолвками. Он
говорит не столько об афинском мудреце, сколько о себе самом, своих духовных
исканиях. В письме к Канту Гаман называл его Сократом, Беренса --
Алкивиадом, а себя - гением Сократа, его интуицией. Теперь, в
"Сократических достопримечательностях", Кант и Беренс как бы софисты,
носители казуистической учености, а сам он христианский Сократ. Подобно
своему великому предшественнику, который встал в оппозицию к просвещенным
афинянам, Гаман отрекается от просветительских постулатов. "Мы мыслим
слишком абстрактно" - вот главная беда. Наша логика запрещает противоречие,
между тем именно в нем истина. Запрет противоречия - это "отцеубийство
мысли". Дельфийский оракул назвал мудрейшим Сократа, который признался, что
он ничего не знает. Кто из них лгал - Сократ или оракул? Оба были правы.
Главное для Гамана - самопознание; здесь, по его мнению, разум
бессилен, знания - помеха; помочь может только вера, основанная на
внутреннем чувстве. Под его пером Сократ превращается в иррационалиста,
провозвестника христианства: афинский философ хотел вывести своих сограждан
из лабиринта ученой софистики к истине, которая лежит в "сокровенном", в
поклонении "тайному богу". Таким видит Гаман и свой жребий. Канта подобная
перспектива - сменить один лабиринт на другой - воодушевить не могла. В
этом духе он высказался Гаману, в результате их отношения стали натянутыми.
И все же аргументы "северного мага" заставляли задуматься. Не мог не
размышлять Кант и над новой книгой Гамана "Крестовые походы филолога" --
сборником, центральное место в котором принадлежит эссе с несколько