"Арсений Гулыга. Кант " - читать интересную книгу автора

С тех пор как я стал доцентом университета, я читал каждое полугодие по
этим наукам приватные лекции. Я защитил публично по этим наукам 2
диссертации, кроме того, 4 статьи в Кенигсбергских ученых записках, 3
программы и 3 других философских трактата дают некоторое представление о
моих занятиях.
Лестная надежда, что я доказал свою пригодность к академическому
служению этим наукам, но более всего всемилостивейшее расположение Вашего
Импер. Величества оказывать наукам высочайшее покровительство и
благосклонное попечительство побуждают меня верноподданнейше просить Ваше
Имп. Величество соблаговолить милостиво определить меня на вакантный пост
ординарного профессора, уповая на то, что академический сенат в рассуждении
наличия у меня необходимых к сему способностей сопроводит мою
верноподданнейшую просьбу благоприятными свидетельствами. Умолкаю в
глубочайшем уничижении,
Вашего Импер. Величества верноподданнейший раб Иммануил Кант Кенигсберг
14 декабря 1758 г."
Текст прошения был впервые опубликован в 1893 году Дерптским (ныне
Тартуским) университетом по копии, неизвестно кем и когда снятой. Публикатор
русского перевода Юрий Бартенев (журнал "Русский архив". 1896, No 7)
задавался вопросом, где находится подлинник прошения и кто докладывал о нем
Елизавете Петровне. Автор настоящих строк отправился в архивы. К сожалению,
розыски ничего не дали. Ни в Архиве внешней политики России, где хранятся
реляции, поступавшие из Кенигсберга, и царские указы, направлявшиеся в
Прусское королевство, ни в Центральном архиве древних актов, где собраны все
сохранившиеся материалы Кенигсбергской канцелярии, нет следов прошения
Канта. (Есть прошение профессора И. Г. Бока об освобождении его от уплаты
контрибуции; Бок занимал в университете кафедру поэзии, русские войска он
встретил одой в честь Елизаветы Петровны, стихи переслали императрице, ей
понравились, и повелено было из казны выдать автору 500 ефимков, а
Петербургской академии наук принять его "себе в сочлены"; платить
контрибуцию русскому академику, разумеется, не пришлось.) Вопрос о
профессорской вакансии решался, по-видимому, не в Петербурге, а в
Кенигсберге.
Решен он был не в пользу Канта. Оплачиваемое место профессора получил
Бук, который был старше и по возрасту, и по преподавательскому стажу. Может
быть, сыграло определенную роль и другое обстоятельство. Упомянутый Андрей
Болотов, занимавший ответственное положение в губернской канцелярии,
проявлял живой интерес к философии. Вольфианство внушало ему отвращение,
казалось рассадником цинизма, вольнодумства и безбожия. (В Вольтере и
Гельвеции Болотов видел "извергов и развратителей человеческого рода".) Одно
время, начитавшись вольфианских сочинений, он сам усомнился в истинности
догматов откровения и испытывал мучительные угрызения совести. Случайно
купленная за грош проповедь Крузия спасла положение. "Была она не столько
богословская, сколько философическая, и великий муж сей умел так хорошо
изобразить в ней великую важность удостоверения себя в истине откровения и
ужасную опасность сомневающихся в том, что меня подрало ажно с головы до ног
при читании сего периода, и слова его и убеждения толико воздействовали в
моем уме и сердце, что я чувствовал тогда, что с меня власно как превеликая
гора свалилась и что вся волнующаяся во мне кровь пришла при конце оной в
наиприятнейшее успокоение. Я обрадовался неведано как и сам себе возопил