"Андрей Гуляшки. Похищение Данаи ("Приключения Аввакума Захова" #7) " - читать интересную книгу автора

роскошном служебном кабинете, вдоль стен которого стояли кокетливые стулья в
стиле "рококо"; сначала он покраснел, потом пожелтел, потом опять покраснел.
Возможно, Роберто Тоцци испытывал те же чувства, которые испытывает замужняя
женщина, захваченная врасплох в объятиях любовника, - это и стыд, и страх, и
безнадежное сожаление о навеки погубленной чести.
Разумеется, есть картошку, даже в музее Боргезе, не столь глубокое
падение, как, например, прелюбодеяние, и будь Роберто Тоцци сыном каменщика
или сыном банкира, такой афронт его ничуть не смутил бы. Наоборот, он,
наверное, даже подмигнул бы молодому человеку с ухмылкой: "Мне, мол,
наплевать!" Но Тоцци был сыном среднего чиновника и всю жизнь ревностно
соблюдал катехизис мелкого буржуа; вот почему он был пристыжен и если бы
имел слабое сердце, непременно получил бы инфаркт.
Но его несчастья только начинались; в конце концов, можно прожить и без
достоинства. Мало ли министров, прослывших взяточниками, продолжает занимать
свои кресла как ни в чем не бывало? Расставшись с достоинством, они не
расстались ни с креслами, ни с кабинетами, все так же ставят подписи под
государственными документами и кротко, словно агнцы божьи, восседают в ложах
первого яруса на оперных премьерах. Второй удар был куда страшнее, он вышиб
дух из директора и послал его прямо в нокаут.
- Синьор! - вскричал Ливио Перетти. - Бейте тревогу! Украдена "Даная"
Корреджо! Кто-то вынул картину из рамы и на ее место приколол мою жалкую
незаконченную копию! Ради бога, синьор, не медлите, может быть, похититель
еще в музее!
Ливио Перетти стоял на пороге. Казалось, молодой человек не смеет
шагнуть вперед, он даже не заметил, что профессор Тоцци держит в руке
очищенную картофелину.
Услышав молодого человека, Тоцци выронил картошку. Потом машинально
захлопнул чемоданчик, не спуская глаз с незваного гостя. Лицо его снова
покрылось желтизной; два сокрушительных чувства - жгучий стыд и
рассыпавшееся в прах достоинство - как две мощные волны, поднялись в его
душе и столкнулись друг с другом, разнося все вокруг в щепы.
- Ради бога, синьор, не медлите! Украдено полотно Корреджо! - повысил
голос Перетти и простер руки к потолку, словно там, среди хрустальных бусин
и подвесок огромной люстры, скрывался вор.
В душе профессора поднялась новая волна, волна страха, и он снова
пожелтел. Эта волна была самой сильной и мощной, прямо цунами по сравнению с
предыдущими двумя; те волны выставили профессора в смешном и жалком свете, а
эта грозила вышвырнуть на улицу, как тряпку. Кто простит ему исчезновение
Корреджо? Его уволят, и это самое меньшее, чего можно ожидать.
- Синьор! - прошептал он побелевшими губами, - синьор, вы говорите
серьезно или это скверная шутка?
Не успев договорить, директор и сам почувствовал, как несостоятельны
его слова. Он знал стоявшего перед ним молодого человека и отлично понимал,
что от него-то можно ждать скверной шутки в последнюю очередь. Этот студент
явился в музей с рекомендательным письмом самого Пьетро Фальконе,
выставившего свою кандидатуру в мэры города, знаменитого искусствоведа и
человека, достойного всяческого уважения, несмотря на принадлежность к
партии коммунистов. Чтобы Пьетро Фальконе рекомендовал ему, директору музея,
мошенника или человека, способного подвести его? Немыслимо! В музей Боргезе
рисовальщиков не пускают, и если для Ливио Перетти сделали исключение, то