"Андрей Гуляшки. Похищение Данаи ("Приключения Аввакума Захова" #7) " - читать интересную книгу автора

своем рабочем кабинете. Дома служанка делала ему два бутерброда с маслом и
колбасой, наполняла маленький термос горячим кофе, профессор убирал все это
в свой элегантный "дипломатический" чемоданчик и медленно шел к музею
Боргезе. Кто бы мог подумать, что важный господин в строгом черном пальто и
кожаных перчатках, неспешно шествующий по улице, несет в своем "дипломате"
бутерброды с колбасой, а не ценные бумаги или важные государственные
документы!
Профессор с мрачным лицом вступал под своды музея и, приказав Монтано
никого к себе не пускать, проходил в кабинет и уныло приступал к завтраку.

Вечером накануне того дня, с которого начинается наш рассказ, Роберто
Тоцци и синьора Тоцци с друзьями были в кино, после чего супруга профессора,
упорно не желавшая отказываться от старых привычек, пожелала зайти в бар.
Там они пили джин, и синьора Тоцци танцевала с синьором Умбертом. Этот
последний, коллега профессора, был моложе него и недавно получил место
эксперта по произведениям искусства при Банка Коммерчиале, которое прекрасно
оплачивалось; вот почему синьор Умберто весь вечер был в превосходном
настроении, в отличие от профессора Тоцци. Профессор же тщетно пытался
побороть досаду, которая отравляла ему вечер в сто раз сильнее, чем густой
табачный дым и неистовые вопли оркестра; ему казалось, что саксофон визжит
от щекотки, а тромбон испускает предсмертные крики под ударами топора.
По дороге домой Роберто Тоцци не произнес ни слова, дома же отказался
от чая и жестом отослал служанку, которая принесла ему тарелку горячих
макарон. Он зажег настольную лампу в кабинете, открыл книгу, но не прочел ни
строчки, хотя просидел над одной страницей больше часа. Когда профессор
явился в спальню, жена уже спала, и неудивительно: она слишком много
танцевала с этим типом, который из искусствоведа превратился в торгового
эксперта ради низкопробных гешефтов. Вот она, молодежь! Чтобы побороть
бессонницу, он начал декламировать в уме "Георгики" Вергилия, однако
вспомнил, что, уходя в кино, не оставил служанке денег на масло и колбасу
для завтрашних бутербродов. Спокойное и глубокое дыхание жены начинало
действовать на нервы. Молодежь продает свою совесть за деньги; это
отвратительно, пусть так, но как прикажете сводить концы с концами на
жалованье искусствоведа? Во всяком случае, ноги его больше не будет в
проклятом вертепе, где тромбон орет, будто его режут. Он натянул одеяло на
голову, испытывая тоскливую зависть к людям, жившим в добрые времена
пасторальной простоты; при этом профессор и сам понимал, что в нем говорит
дурное настроение, потому что таких времен, в сущности, никогда не было. С
этим он уснул.
Утром директор положил в чемоданчик несколько вареных картофелин и
отправился на службу, как раненый солдат идет на линию огня, однако при этом
сохранял гордую и твердую поступь, как и подобало потомку непреклонного
Кориолана.
Итак, наше короткое, но необходимое отступление вернуло нас к той
минуте, когда Ливио Перетти бесцеремонно ворвался в кабинет директора.

***

Директор был захвачен врасплох в унизительном положении: он уныло жевал
пустую картошку за роскошным письменным столом в стиле "ампир" в еще более