"Георгий Дмитриевич Гулиа. Жизнь и смерть Михаила Лермонтова " - читать интересную книгу автора

интересно пишет В. Шкловский в своей книге об Эйзенштейне, а раньше много
писал и сам Эйзенштейн), так и исторические романы Г. Гулиа складываются в
некое единство не по внешним - сюжетным, хронологическим, географическим -
признакам, а по законам глубинной, "неформальной" логики. Залог этого
единства - личность, позиция, взгляд художника, его чувство историзма,
способность сближать далекое, видеть в разном, непохожем, порою
противоположном (Перикл - и Сулла!) преломление общих жизненных
закономерностей.
Вот почему так важно включенные в данную книгу романы о Лермонтове и
Омаре Хайяме соотнести с другими историческими сочинениями писателя. Так что
пусть уж читатель не сетует на автора предисловия, который отдает
предпочтение не привычному "разбору" произведений (полагаясь более всего на
внимательность и вдумчивость самого читателя), а выявлению некоторых
характерных в целом для исторической прозы Г. Гулиа черт и особенностей.
Есть в его романах один важнейший лейтмотив, одна сквозная тема - тема
искусства.
В книгах о Лермонтове и Омаре Хайяме это, естественно, в значительной
мере предопределено самим выбором героев. Правда, Омар Хайям, как это ни
покажется странным, довольно уклончив, когда речь заходит о поэзии. Кажется,
он охотнее говорит об астрономии и математике, о любви и вине, но остается
равнодушным, когда главный визирь начинает читать его рубаи. И лишь изредка,
в минуты полнейшей душевной раскрепощенности, чаще всего наедине с женщиной,
он позволяет себе прочесть вслух собственные стихи, и мы видим, сколь велико
его преклонение перед поэзией, сколь сильна вера в то, что "поэзия и жизнь -
это одно целое". Нет, это не равнодушие, скорее - наоборот. Слишком
требователен к себе Омар Хайям, слишком трепетно любит он поэзию, чтобы
говорить о ней всуе.
Столь же сдержан в этом отношении и Лермонтов. Г. Гулиа предоставляет
возможность порассуждать о поэзии многочисленным авторитетам - биографам,
исследователям, писателям разных времен. Сам же герой книги раскрывается
прежде всего в конкретных жизненных ситуациях - дома, в пансионе, среди
друзей и однополчан, во взаимоотношениях с женщинами, в свете, на Кавказе...
В книге очень мало стихотворных цитат и совсем нет претенциозных потуг на
проникновение в глубины психологии творчества, но при этом есть главное -
ощущение истинной поэзии, пульсирующей под оболочкой строгой
документальности, - так угадывается дыхание лежащего где-то рядом, хотя и
невидимого, моря...
Много места и авторского внимания занимает искусство в "Фараоне
Эхнатоне".
"Мечтою Египта была вечность..." - писал когда-то Т. Готье. Это желание
навсегда запечатлеть, сохранить для будущего свою эпоху и самих себя
воплотилось и в мумиях, и в рассчитанных на вечность пирамидах, и,
разумеется, в искусстве. Платон полагал, что египетское искусство старше
древнегреческого на десять тысяч пет. Современные исследователи несколько
более сдержанны, но речь все равно идет о тысячелетиях. Как бы там ни было,
достаточно сказать, что именно в древнеегипетском искусстве в образе Исиды с
младенцем впервые было воспето материнство, здесь же возникло одно из
древнейших, если не первых, скульптурных изображений лица человеческого -
Сфинкс...
Примечательная особенность этого искусства - твердая приверженность к